Стихи

[diletto]

Anton_Peplov в сообщении #1518607 писал(а):

что он имел в виду в первом четверостишии?

В совокупности со "сверлом воды" мне это представляется карстовыми провалами. Если окажется, что Тарковский писал этот стих где-то, где в степи много карста... То гипотеза подкрепится.

[Anton_Peplov]

diletto в сообщении #1518667 писал(а):

В совокупности со "сверлом воды" мне это представляется карстовыми провалами.

Тогда почему они "провалы памяти"?

[diletto]

Anton_Peplov в сообщении #1518668 писал(а):

Тогда почему они "провалы памяти"?

Вольная ассоциация по слову "провал", быть может...
Почему ресница - дохнёт? Где у земли голова? Нет ответа...

[Anton_Peplov]

diletto в сообщении #1518669 писал(а):

Почему ресница - дохнёт? Где у земли голова?

Взмах ресницы теоретически производит лёгкое дуновение. Холм похож на голову земли. Здесь как раз прозрачная образность.

[diletto]

Ну тогда память земли - то, что на поверхности её или неглубоко под. Что ушло в глубокий провал - забыто.
"Латает травой" - со временем провалы зарастают?.. вообще-то, на самом деле нет...
"Латает человеком" - вообще никак не латается в физическом смысле. Так что строки о латках, наверное, должны толковаться куда более косвенно.

[TR63]

Anton_Peplov в сообщении #1518607 писал(а):

Степь

Земля сама себя глотает
И, тычась в небо головой,
Провалы памяти латает
То человеком, то травой.

Трава - под конскою подковой,
Душа - в коробке костяной,
И только слово, только слово
В степи маячит под луной.

А степь лежит, как Ниневия,
И на курганах валуны
Спят, как цари сторожевые,
Опившись оловом луны.

Последним умирает слово.
Но небо движется, пока
Сверло воды проходит снова
Сквозь жесткий щит материка.

Дохнет репейника ресница,
Сверкнет кузнечика седло,
Как радуга, степная птица
Расчешет сонное крыло.

И в сизом молоке по плечи
Из рая выйдет в степь Адам
И дар прямой разумной речи
Вернет и птицам и камням,

Любовный бред самосознанья
Вдохнет, как душу, в корни трав,
Трепещущие их названья
Еще во сне пересоздав.

А. Тарковский

Моя версия интерпретации.

Земля рождает многое, в том числе человека. И это, казалось бы, венец творения. Но, увы. Это может быть и не венец возвышенного, а венец низменного. Приходится глотать продукт порождения, дабы он не поглотил (не разрушил) Землю. Но Земля упорно тычится в небо, желая вновь и вновь порождать жизнь. И всё повторяется опять: приходится глотать, вновь латая провалы памяти то человеком, то травой. И только слово не умирает. Оно не подвластно земному. Оно даётся свыше, вечно маяча отражённым светом. А на Земле его хранят цари сторожевые. Это то, что было на Земле возвышенного. Они упились оловом луны. Когда оно (слово) умрёт с последним человеком, сверло воды, наконец, пробив щит материка, вновь возродит на Земле жизнь. Всё получит, найденные ещё во сне, наименования, обретя смысл.

Anton_Peplov в сообщении #1518607 писал(а):

У меня есть версия, но она кажется мне натянутой.

Всё равно интересно, что за версия, хотя мне и не нравятся стихи, которые надо дешифровать (пусть для себя только), чтобы понять смысл.

[Genaa]

Есть трАвиальная интерпретация.
Проблема склероза. Либо человек
напомнит, коль что забыл, например
провалившись куда-то, либо лечебная
трава, скажем так, отвар.

А всерьёз, мне ближе более простые стихи.Например:

Александр Вулых

ШНУРКИ

В час, когда наполняясь вселенской тоской,
В небе облако хмуро плывет, словно инок,
Я встаю с утюгом над гладильной доской
И шнурки достаю из весенних ботинок.

Я люблю этот тихий и мудрый процесс,
На шнурки от ботинок задумчиво глядя,
Словно глажу ладонью у юных принцесс
Шелковистых волос непослушные пряди.

Может, кто-то решит, что напрасен мой труд,
Что старанья мои и ничтожны, и вздорны,
Только, если их гладить – шнурки оживут,
Распрямясь, обретут безупречные формы.

Кто-то жаждет богатств, кто-то ищет Грааль,
Кто-то сходит с катушек от славы и власти,
А я глажу шнурки утюгом от Тефаль,
И плевать я хотел на мирские напасти!

Что ты, милая, с грустью глядишь в никуда,
Огорчаясь, что каши не сваришь со мною?
Подожди, вот поглажу шнурки - и тогда
Я тебе подарю поцелуй под луною!

Где-то тройка бежит, бубенцами звеня,
Кто-то в тройке торопится счастью навстречу.
Не спеши, все равно ты не любишь меня,
Дай догладить шнурки в этот пасмурный вечер!

На земле, что увязла в деньгах на крови,
Где погрязли в коррупции кошки и птицы,
Так пронзительно мало добра и любви,
Что к шнуркам от ботинок пора обратиться!

Вряд ли что-нибудь мне суждено изменить
В нашем мире, который по сути ничтожен,
Но зато хоть шнурок, безупречный, как нить,
Будет мною поглажен на радость прохожим

[svv]

Стихотворение, которое много лет назад (и долгие годы) висело на стене в поликлинике №7 города Харькова. К сожалению, помню только отдельные строчки.

Но бывает и такое:
Соберутся двое, трое
В продолжение истории той.
Семья, работа — всё забыто.
Они сегодня "у корыта"
Находятся во власти зелья.

И побежала капля крови вниз,
А на лице появляется тризм,
Как символ века —
Алкоголизм и травматизм.

Но вот и больничная койка.
...
И всё вокруг воспринимая,
Как дар Волдая*,
Простившись с рукой иль ногой.

*) так в оригинале.

[Anton_Peplov]

А вода? Миг - ясна...
Миг - круги, ряби: рыбка...
Так и мысль!.. Вот - она...
Но она - глубина,
Заходившая зыбко.
А. Белый

Какое интересное языковое решение.

[GraNiNi]

Anton_Peplov в сообщении #1518607 писал(а):

Степь

...
И, тычась в небо головой,

Мне представляется, что это образ бескрайней степи, где небо соединяется с горизонтом круглой, как голова, Земли.

[Anton_Peplov]

Я рос в стране
пациентов и эскулапов,
обречённых на симбиоз.

Где полулев-получеловек из гранитных лап достаёт вопрос.
Где жизнь от смерти порой один отличает запах.
Где воет ветер, опережающий стук колёс,
под вечно мчащимся в никуда голубым плацкартным.

Я рос в стране, где никто не знает своих пределов.
Январь заканчивается в марте,
февраль — в апреле.
С Владивостока в Калининград убегать неделю.
Живые контуры школьных карт обнимают Землю,
почти дотронувшись пальцем правой
до пальца левой.

Я рос в стране, где закон суров,
но давно развенчан.
Где добрый труженик чёрта с два получает гордо.
Я рос в стране самых горьких слов,
самых чистых женщин,
которых хочется целовать сгоряча и в бёдра.

Вином и хлебом, густым наливом, живой водой
я рос в стране,
где у мамы чайник стоит, заварен.

И где-то в небе,
в далёком небе летит Гагарин.

Летит Гагарин.
Такой счастливый, такой святой.
(с) Егор Сергеев

[Anton_Peplov]

Тоска в разлуке!..
Как она созвучна
Сыпучим,
Красным
Высохшим бобам,
Что падают на дно кувшина жизни
Уныло, монотонно:
Бам!.. Бам!.. Бам!..
Тоскливые, размеренные звуки –
Вой одиночества
И дребезжанье скуки.
(с) Вэнь Идо

[diletto]

В зелени ив - золото флейт:
Иволг чета поёт.
Взмыл в синеву клин - одинок
Белых цапель полёт.
Горы в окне. Тысячу лет
Дремлет западный лёд.
Тысяча ли - путь на восток.
Ждёт корабль у ворот.

Ду Фу

[Anton_Peplov]

Когда я увидел ее в первый раз... Все в моей голове затихло.
Все тики, все постоянно мельтешащие картинки просто исчезли.
Когда у вас обсессивно-компульсивное расстройство, у вас в действительности не бывает спокойных моментов.
Даже в кровати я думаю:
Я закрыл двери? Да.
Я помыл руки? Да.
Я закрыл двери? Да.
Я помыл руки. Да.
Но когда я увидел ее, единственной вещью, о которой я мог думать, был изгиб ее губ, походящий на изгиб заколки для волос.
Или ресничка на ее щеке.
Ресничка на ее щеке.
Ресничка на ее щеке.
Я знал, что должен заговорить с ней.
Я пригласил ее на свидание шесть раз за тридцать секунд.
Она сказала «да» после третьего, но ни один из них не звучал правильно, так что мне нужно было продолжать.
На первом свидании я больше времени потратил на сортировку продуктов по цвету, чем на еду или разговор с ней. Но ей понравилось.
Ей нравилось, что я должен был поцеловать ее на прощание шестнадцать раз или двадцать четыре раза, если была среда.
Ей нравилось, что я мог идти домой бесконечно, потому что на тротуаре было много трещин.
Когда мы стали жить вместе, она сказала, что чувствует себя в безопасности, так как никто никогда не сможет нас ограбить, потому что я точно закрыл дверь — восемнадцать раз.
Я всегда смотрел на ее рот, когда она говорила.
Когда она говорила.
Когда она говорила.
Когда она говорила.
Когда она говорила.
Когда она говорила, что любит меня, уголки ее рта приподнимались.
Ночью она лежала в кровати и смотрела, как я выключал свет и включал, и выключал, и включал, и выключал, и включал, и выключал, и включал, и выключал, и включал, и выключал.
Она закрывала свои глаза и представляла, что дни и ночи проносятся мимо нее.
Однажды утром я стал ее целовать на прощание, но она ушла, потому что опоздала бы из-за меня на работу.
Когда я остановился перед трещиной на тротуаре, она просто продолжила идти.
Когда она сказала, что любит меня, ее рот остался прямым.
Она сказала, что я забираю слишком много ее времени.
На прошлой неделе она стала ночевать у мамы.
Она сказала, что не должна была позволять мне привязываться к ней. Что это все было ошибкой.
Но как это может быть ошибкой, если мне не нужно мыть руки после того, как я дотрагиваюсь до нее?
Любовь не может быть ошибкой. И меня убивает то, что она может просто сбежать от этого, а я нет.
Я не могу пойти и найти кого-то другого, потому что я всегда думаю о ней.
Обычно, когда вещь мной завладевает, я начинаю видеть микробов, проникающих под мою кожу. Или вижу, как меня сбивает нескончаемой чередой машин. А она была первой прекрасной вещью, на которой меня заклинило.
Я хочу просыпаться каждым утром, думая о том, как она держится за руль. Как она поворачивает вентили в душе, словно открывая сейф.
Как она задувает свечи.
Задувает свечи.
Задувает свечи.
Задувает свечи.
Задувает...
Сейчас я просто думаю о ком-то, кто целует ее. Я не могу дышать, потому что он целует ее всего один раз и ему плевать — вдруг этот раз не идеален.
Я хочу ее вернуть — так сильно.
Я оставляю дверь незапертой.
Я оставляю свет включенным.
(с) Нил Хилборн

P.S. Автор действительно страдает обсессивно-компульсивным расстройством.

[Anton_Peplov]

Портрет

Сперва он думал, что и он поэт,
И драму написал «Марина Мнишек»,
И повести; но скоро понял свет
И бросил чувств и дум пустых излишек.
Был юноша он самых зрелых лет,
И, признавая власть своих страстишек,
Им уступал, хоть чувствовал всегда
Боль головы потом или желудка;
Но, человек исполненный рассудка,
Был, впрочем, он сын века хоть куда.

И то, что есть благого в старине,
Сочувствие в нем живо возбуждало;
С премудростью он излагал жене
Значение семейного начала,
Весь долг ее он сознавал вполне,
Но сам меж тем стеснялся браком мало.
Он вообще стесненья отвергал,
По-своему питая страсть к свободе,
Как Ришелье, который в том же роде
Бесспорно был великий либерал.

Приятель мой разумным шел путем,
Но странным, идиллическим причудам
Подвластен был порою: много в нем
Способностей хранилося под спудом
И много сил, — как и в краю родном?
Они могли быть вызваны лишь чудом.
А чуда нет. — Так жил он с давних пор,
Занятия в виду имея те же,
Не сетуя, задумываясь реже,
И убедясь, что все мечтанья — вздор.

Не он один: их много есть, увы!
С напрасными господними дарами;
Шатаяся по обществам Москвы,
Так жизнь терять они стыдятся сами;
С одним из них подчас сойдетесь вы,
И вступит в речь серьезную он с вами,
Намерений вам выскажет он тьму,
Их совершить и удалось ему бы, —
Но, выпустив сигарки дым сквозь зубы,
Прибавит он вполголоса: «К чему?..»

(с) Каролина Павлова, 1851 г.

Какая ироничность и лёгкость слога. Я мог бы перепутать с Пушкиным.