Magazanik
Я Вас как-то спрашивал есть ли такие слова , в смысле понятия, которые невозможно выразить другими словами. Вы не ответили, но сейчас без этого дальше не продвинуться.
К таким понятиям можно бы отнести все ощущения зеленое, соленое, гладкое, и конечно же яркое и громкое (гром и молния) и тд. В энциклопедиях о любом из этих чувств пишут одно и тоже - специфическое ощущение, потому что описать его невозможно, его надо ощутить, тогда будет понятно о чем идёт речь.
Да, совершенно верно, это не только в современных энциклопедиях пишут, это с античности известно — у человека пять чувств: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. Их столько насчитали, потому что искали различные чувства, различные ощущения, которые одно через другое не выражаются — слепому не расскажешь, как выглядят цветы, потому что зрительные впечатления не передаются слуховыми или осязательными. Ну, еще представление о форме предмета, передаваемое зрением, можно как-то уловить осязанием, но уже цвет не передается никак иначе.
Классический список пяти чувств составлен хорошо, даже через две тысячи лет не требует больших изменений. Поправки и уточнения невелики. Скажем, ощущение тепла-холода и ощущение веса предметов можно отнести к осязанию, чтобы не создавать лишних сущностей. А ощущения боли и голода — они физические, но, пожалуй, невозможно причислить их к осязанию и вкусу, они стоят особняком, далеко в стороне от классического списка пяти чувств.
Что еще забыли указать древние? Из чисто физических ощущений — ориентация в пространстве, работа вестибулярного аппарата. Если в точности, вестибулярный аппарат улавливает ускорение движения и его направление, но здесь же вместе с ощущением движения сидит и ощущение пространства. Существует инстинкт ориентации на местности, но он сложнее, включает другие компоненты, а покамест берем только нижний уровень, физический, чувства и ощущения. Пусть вестибулярный аппарат будет органом шестого чувства, боль и голод условно считаем седьмым и восьмым, а существует ли девятое? Это трудный вопрос.
Есть еще одно важное чувство — чувство субъектности, собственного «я», отделенности от остального мира, — но является ли оно физическим или входит в состав более сложных поведенческих комплексов: оборонительного инстинкта, пищевого, полового, — это сказать трудно. В любом инстинкте кроме последовательности действий есть еще неявно выраженный ответ на вопрос
«кто это делает? на кого направлено самосохранение, питание, продолжение рода?» Поскольку это
общая точка всех инстинктов и всех чувств (это я вижу, слышу, обоняю, а не кто-то другой), она задана какими-то фундаментальными средствами, физическими, низкоуровневыми — просыпаюсь утром и уже знаю, что я это я. Похоже, эту штуку, субъектность, надо числить среди чувств, а не среди инстинктов, эмоций и прочего. Только не путать с самосознанием человека, субъектность есть у птичек, рыбок, собачек…
Итак, от пяти классических чувств можно досчитаться до восьми-девяти. Это только особенных, специфических, не переходящих одно в другое. Трава зеленая, наждак шершавый, голова болит, кушать хочется, пахнет керосином, слышен духовой оркестр, лимон кислый, автобус тронулся — одно ощущение не передать другими, но зато и получить можно без помощи других. Даже с закрытыми глазами я чувствую, что автобус тронулся, это вестибулярный аппарат замечает.
Теперь два вопроса, один технический, другой идейный. Первый: что из этого списка чувств можно моделировать технически, какими-то сенсорами, фотоэлементами, микрофонами, пьезоэлектрическими датчиками давления и прочим, а что для техники недоступно. Второй: что является необходимым минимумом для человека, чтобы мозг младенца развился до обретения сознания.
Конечно, хочется все сразу, но если все сразу не получается, то хотя бы зрение, слух и осязание, — а без обоняния и вкуса можно как-то обойтись, без них и человек идиотом не остается. Значит, можно временно смириться с тем, что нет сенсоров, ощущающих боль, голод, запах и вкус. Акустические устройства есть прекрасные, осязательные (тактильные) сенсоры можно кое-как построить, хотя они будут очень сильно уступать человеческим пальцам, оптические устройства уже кое-какие есть, хотя им до человеческого глаза очень далеко (сто тридцать миллионов элементов, и сигнал от каждого обрабатывается отдельно, девять миллиардов нейронов, мощность устройства неимоверная). И совершенно невозможно представить себе орган, специализированный на ощущении субъектности, собственного «я». Непонятно, куда это можно заложить, потому что непонятно,
что нужно закладывать, как это устроено. Причем напрасна надежда, что это появится само собой, потому что это само собой разумеется, лежит в природе вещей. Ничего подобного! Расстройства идентичности — самые тяжелые психические расстройства, человек становится идиотом, и уже никакие органы чувств ему не нужны, пользы от них никакой, хотя они физически исправны.
Получается, таким образом, что на сегодняшний день можно снабдить машину не всеми сенсорами, имитирующими органы человеческих чувств. Но тремя важнейшими можно, еще один важнейший (субъектность, самоидентичность) мы пропускаем из-за его спорной философской природы, а насчет прочих делаем предположение, что это уже достижимо. Такой мысленный эксперимент: допустим, все это уже есть. Вот машина, у которой все органы чувств человека в точности.
Что дальше?
Каким она увидит мир, имея все органы чувств?
Ответ на этот вопрос не надо выдумывать, не надо ничего сочинять, он известен. Машина увидит то, что видит несмышленый младенец. Зрение есть, слух есть, но картины мира никакой, потому что мир еще не разделен на узнаваемые предметы. Органы чувств работают, но через них поступает шум. Смысла никакого. Акустический шум — какие-то неосмысленные, нечленораздельные звуки. Оптический шум — бесформенные цветовые пятна. Различимости нет, хотя у человека есть кое-какие врожденные образы и представления, которых заведомо не может быть у машины.
Так что сами по себе органы чувств ничего не дают. Они ничего не видят и не слышат. Мы видим мир не органами чувств, а мозгами, и не красками, линиями и звуками, а образами, в которые они складываются. Видим образы вещей. Это в точности те эйдосы и идеи, о которых толковали философы еще доплатоновской эпохи, гештальты из теорий гештальт-психологов. Ребенок учится этому в первые два года жизни: это птичка, это собачка, это чашка, это чайник…
Самое удивительное, что техника и в этом направлении сделала большие шаги в последние пятьдесят лет (или сколько там прошло с изобретения Розенблатом перцептрона). Есть распознание речи, программа узнает слова, есть распознание зрительных образов, картинок.
ArtDen недавно давал
вот здесь ссылки на Гугловские отчеты об их успехах и достижениях в распознании изображений и описании их на естественном языке. Подозреваю, что эта статья не вполне добросовестна, они немножко преувеличивают свои успехи, потому что гугловский же сервис поиска картинок, доступный публике, дает результаты куда более скромные, не всегда отличает семейный портрет от фотографии пасущегося на лугу табуна лошадей. Но какие-то успехи есть. Что-то различает, если есть достаточный массив образцов. А мы опять сделаем предположение, сильно опережающее действительность, вообразим, что успех полный и окончательный, хорошая программа различает все, что видела раньше: людей, лошадей, собак, слонов, жирафов, кур, гусей, ворон, автомобили, трактора, мотоциклы. Отличает женский портрет от мужского, отличает детей от взрослых. Все умеет различить, и каждому объекту может найти в словаре имя. Действительно может написать что-то такое:
«портрет девочки в красной шапке на фоне кирпичной стены».Блестящий успех!
Что дальше?
В этой теме уже несколькими страницами назад разговор доходил до этого пункта. Положим, не только зрение и слух есть, но и образы умеем как-то распознавать (хотя на самом деле образ гораздо более сложная штука, чем вектор признаков или набор признаков, слитность у него больше, цельность, единство). Но вот вещи узнаны и названы именами. Что дальше? Что о них узнала программа? Она поставила эту картинку в соответствие с рядом других картинок, имевшихся ранее образцов. Нашла сходство. Поставила картинку в соответствие слову. На вопрос «что такое?» отвечает словом: «это слон, это гусь, это автомобиль».
А теперь тот же вопрос, заданный не о картинке, а о слове: что такое слон? Что такое гусь? Что такое автомобиль? Какой предмет этим словом назван? Ответ на этот вопрос и называется смыслом слова, его семантикой. Программа, которая уже сопоставила слова и картинки, по картинке выдает слово. А по слову выдаст картинку. Или одно, или другое. Слово и картинка. Ничего больше в памяти машины нет. Это вся семантика, какая ей доступна.
Что такое слон? Вот он, здесь нарисован. А гусь нарисован здесь. Далее, если есть хорошая база данных, выдаст списки, множества, в которые включено слово: гусь относится к множествам животных, птиц, водоплавающих, утиных… Выдаст множество контекстов упоминания, кучу цитат, где встречается слово «гусь».
А что еще? А ничего больше.
Одной области памяти машины противопоставлена другая.
Тут записана лексема, строковой литерал, там картинка, графический файл. Еще какие-то текстовые файлы. Возможно, численные данные: гусь весит от 4 до 7 кило, гусыня тулузской породы несет 45 яиц в год…
А что у человека называется смыслом слова? Что знает о гусе ребенок трех лет, которому родители читают детские книжки, водят в зоопарк и отправляют на лето в деревню к бабушке? О, это совсем другое дело! Слову сопоставлена не просто картинка и другие слова. Слову сопоставлена вещь, объект, образ этой вещи. Он включает облик и множество свойств. Гусь птица, умеет плавать, летать не умеет (домашний гусь), гогочет, может ущипнуть, ходит переваливаясь… Вроде похоже на сведения из базы данных, но это только иллюзия сходства, потому что здесь за каждым атрибутом опять же стоят впечатления и понятия — что такое птица, что такое плавать, что такое летать, что такое ходить, что такое клеваться и щипаться… И за каждым понятием вся картина мира — кто плавает, кто не плавает, кто летает, кто не летает, — включая сюда фундаментальные физические представления о трехмерном пространстве, о перемещении тел в нем, о массе, которые частично заложены на уровне инстинкта, а частично усваиваются из опыта, из ощущений и впечатлений. Увидел погремушку — протянул руку; здесь движение на уровне инстинкта. Допил чай, разжал руку — чашка упала и разбилась; здесь первый опыт, инстинкт не подсказывает, что она должна упасть. Махнул на воробья рукой — тот улетел, а кошка не улетела, убежала. Опять опыт: чашка не летает, воробей летает, кошка не летает, но бегает. Вот так мало-помалу складываются понятия о вещах, о их свойства, причем в одну сторону идет обобщение в сторону самых фундаментальных свойств, мировых: вещи бывают подвижные, неподвижные, горячие, холодные, мокрые, сухие, тяжелые, легкие, — а в другую сторону обобщение таксономическое, по частным признакам: чашки и тарелки на столе — это посуда, голуби и воробьи — они птички…
Теперь снова возвращается от живого к неживому. Часы измеряют время. Артиллерийский дальномер измеряет расстояния. Фотоаппарат запечатлевает натуру в виде плоской картинки на бумаге. А теперь у нас есть прибор, который умеет это все, измеряет время, расстояния до предметов, делает изображения предметов, сопоставляет их с имеющимися в памяти, узнает, то есть относит к какому-то классу — это на картинке гусь, называет его словом… Также улавливает звук, имеет органы осязания…
Ну? Дело сделано? Гусь уже не будет просто словом, привязанным к картинке, теперь этот прибор (компьютер, условно говоря), вычисляя расстояния до гуся и улавливая его перемещения, начинает наживать понятие о птичках, какие есть у трехлетнего ребенка? Это птичка, она ходит, плавает в пруду, но не летает, только крыльями хлопает, у нее перышки, длинная шея, она злая, шипит и может ущипнуть… Ну? Это само придет? Или эти понятия можно сконструировать, формализовать и заложить в программу готовыми? Понятия о предметах и существах?
Вообще до этого безумно далеко. Насколько далеко — даже понять трудно, потому что люди стоят на позиции наивного антропоморфизма: что вижу я, то видят и другие, и машина видит то же, если к ней глазки приделать. Я вижу гуся, это яснее ясного, значит, никакого особого смысла и искать не надо, нету никакой семантики, она только в воображении существует… Ну, это примитивная идея.
Между тем идиотизм положения точнее всего выражается народными поговорками и анекдотами о слепых и глухих, не разумеющих друг друга. Причем самый подходящий анекдот даже не про слепого, который в супермаркете крутил над головой собаку на веревочке, объясняя, что просто оглядеться хочет, самый подходящий анекдот академический, про Макса Борна:
Цитата:
Борн о теории относительности Одна дама просила Макса Борна в нескольких словах объяснить ей теорию относительности, о которой тогда было очень модно говорить в свете. Борн согласился, но вначале захотел рассказать маленькую историю:
Однажды ко мне приехал коллега из Франции. Я плохо говорю по-французски, а он еще хуже говорил по-немецки, но на языке формул мы прекрасно понимали друг друга. Как-то мы пошли погулять, и я предложил:
"Давайте купим молоко?"
Гость удивился:
"Молоко? А что это такое?"
Борн:
"Это такая белая жидкость".
Гость:
"Жидкость! А что значит белая?"
Борн:
"Вы не знаете, что такое белый цвет? Лебедя видели?"
Гость:
"А что такое лебедь?"
Борн:
"Лебедь -- это большая птица с длинной изогнутой шеей".
Гость:
"С изогнутой шеей?"
Борн:
"Если вы не знаете, что такое изогнутая шея, то посмотрите на мою руку ".
И Борн изогнул свою руку. Гость засиял:
"Ах, вот что такое изогнутая шея. Теперь я понял, что такое молоко..."
Дама поспешила сменить тему разговора.
Компьютер можно оснастить датчиками химического состава, шероховатости, температуры, спектрального состава света и звука , датчиком угла цели и дистанции, и тд.
В итоге компьютер может многое знать о предмете , находящемся в поле его органов чувств.
Эти знания будут в других терминах и единицах, чем у человека, но важно ли это?
Важно, важно.
У человека сначала образы, потом понятия. А в каких других терминах и единицах получится вот это борновское белое молоко, которое одного цвета с птицей, у которой изогнутая шея?