Для ознакомления с жаргоном есть и культурные способы - книги, фильмы, театр в конце концов.
Лепить горбатого — это как раз устарелый оборот, относится к 20-м годам, встречается в
«Республике Шкид» у
Пантелеева и
Белых, которые уличный жаргон не по книжке выучили:
Республика Шкид писал(а):
– Не лепи горбатого, Афоня. Да где же это видано, чтобы воспитатель на стреме стоял, пока воспитанники воруют картошку с кухни! Хо-хо-хо!
Позднее этот оборот вышел из употребления в свой полной форме, по крайней мере к 70-80 годам его в живой речи не было, от него осталось упрощение — один глагол «
лепить», но в точности в этом смысле: врать, сочинять, мистифицировать, намеренно вводить в заблуждение. На книжные источники здесь смотреть нечего, они сильно отстают от живой языковой практики и по времени (иногда на десятилетия) и по достоверности (авторы книжек где-то что-то слыхали, но смысла не поняли). Надежный источник — живая речь. Так вот, при своем возникновении слово «
залепуха» происходило от слова «
лепить» и означало в точности небылицу, фальшивую версию, причем в более узком смысле — именно фальшивую версию событий, которую отстаивает подследственный. В более широком смысле — вообще вранье, часто с оттенком жалостливое вранье, в этом смысле в языке еще недавно употреблялся оборот
«петь Лазаря», сейчас он совсем устарел и забылся (сейчас в этом смысле употребляют оборот
«сами мы не местные» — зачин рассказа профессионального нищего).
Однако язык меняется, и это слово позже еще меняло значение, похоже, под влиянием профессиональных жаргонизмов, у которых как раз корень из глагола «
липнуть». Доступные в сети словари показывают, что есть «
залипуха» в жаргоне нумизматов — это слипшиеся или счеканенные вместе монеты, а есть у электронщиков — замыкание между контактами, компонентами или печатными проводниками, образованное каплей припоя. Здесь речь явно о слипании, а дальше работает такая штука, которая называется умным словом паронимическая аттракция: есть созвучие, есть сходство значения, и возникает притяжение между парой слов, иногда одно заменяется другим. Жаргонное название для бракованного товара или недобросовестной рекламы наверняка происходит от блатной «
залепухи», которую лепят следователю (вкручивают, заворачивают, заливают — по-нынешнему впаривают), но интернетные писатели, не связанные орфографической нормой, пишут «
залипуха» — поскольку тут еще смутные ассоциации с липой. Хотя липа как фальшивка первоначально не связана с глаголом «
липнуть», это поддельный документ, напечатанный с самодельного клише, вырезанного на липовом лубке. «
Залипуха» как ошибка речи — такого значения я вообще никогда не встречал, не слыхал, но я в России давно не живу.
Есть более общий вопрос — а как все-таки правильно?
Если оглядываться не на письменные источники, а на живое словоупотребление, тогда, может быть, надо признать, что норма изменилась. Ибо норму творит не Розенталь, норму творит народ, а Розенталь только фиксирует. Так вот, иногда это верно, а иногда неверно, ибо вопрос действительно тонкий. Например, в словаре
Ожегова я еще недавно видел только форму «
кейф», хотя употребительная форма уже лет пятьдесят была только «
кайф». Это всего-навсего значит, что словарь устарел, редакторы работают плохо, переписывают из книжки в книжку, а живого языка не знают и знать не хотят. Это в точности касается случаев, когда речь идет именно о живых оборотах, просторечных, совсем не книжных. Здесь практика носителей языка определяет все, а писаная норма за ней должна идти без сопротивления. Как говорим, так и пишем.
Совсем другой случай, когда речь идет и старых словах и оборотах, источник которых для современного человека почти исключительно книжный. Они даже чуточку устарели, не слишком часто встречаются, поэтому читатель, увидевший их первый раз, о их смысле судит по догадке, понимает не совсем верно, потом не совсем верно начинает употреблять. Недавно
DimaM писал о неверном употреблении глагола
«нелицеприятный». Есть еще типичные случаи: неверное употребление глагола «
довлеть» (не довлеть чему, а довлеть над чем-то) и термина (из старой науки риторики)
«фигура умолчания». Так вот, здесь норма чисто книжная, сложилась давно, и неверное употребление слов неучами норму изменить не может. Сколько бы болванов ни писали
«обошел фигурой умолчания то-то и то-то», это все равно бред и останется бредом. То же самое касается некоторых тонкостей орфографии. Написание «
произошедший» вместо «
происшедший» выдает малограмотность, только и всего, и если оно стало повальным, это признак невежества повального, а не признак того, что это теперь новая норма.
Ну, разве что лет через пятьдесят, когда умрут последние из тех, кто помнит, как это писалось правильно… Так бывает. После революции известный старый юрист
Кони смирился со всем, с большевизмом, с террором, голодом, но никак не мог смириться с тем, что слово
«обязательно» публика стала употреблять не в значении «
любезно», как было раньше, а в значении «
непременно». Старика это просто бесило, потому что это бред, это признак того, что уличная шпана просто не понимает слов, которыми пользуется:
«я тебе набью морду обязательно, как ты есть контрреволюционный элемент!» Но шпана победила, новый смысл слова закрепился, стал нормой. Еще раньше, до революции, но после начала первой мировой, столичная публика прямо стонала от нового слова «
извиняюсь». Это слово притащили беженцы из западных губерний, по-русски так не говорят, по-русски говорят
«извините, прошу прощения, виноват». Но это было приметой уличного хама и неуча лет десять, от силы пятнадцать, потом стерлось. Еще
Булгаков это чувствует, у него персонажи делятся на тех, которые говорят «
извините», и тех, которые говорят «
извиняюсь». Извиняюсь — это Альфред Бронский, Иван Бездомный, то есть журналист из подворотни, поэт из подворотни, интеллигенты нового типа. Но уже следующее поколение читателей этого клейма не видит, потому что сами выросли в той же школе.
Для каждого следующего поколения приметы и признаки хорошего и плохого стиля уже другие, но они есть всегда. Что-то вроде клапанов боковых карманов у пиджака — пиджак шьется с ними, но их обычно убирают в карман. Один мой младший родственник, когда ему это подсказали, с ужасной запальчивостью спросил: а зачем они тогда, если их надо прятать? Ему ответили: они затем и нужны, чтобы тебя было видно издалека. Вот идет по улице человек, у него клапаны карманов наружу, болтаются, хлопаются… Что ж, про него уже многое понятно.
