Физика в стиле О Генри

[kvp1248]

Ende
Форум - площадка для обсуждений, а не ведения литературных блогов. Закрыто.

Редкое животное
В тесной каюте глубоководного зонда «Ксено-7» доктор Лира Векс листала данные на экране, а за иллюминатором клубилась чернильная тьма океанского дна. Зонд покачивался у подножия «черного курильщика» — подводного вулкана, изрыгающего жар и серу. Лира, специалист по экстремофилам, привыкла к странностям, но то, что поймал зонд, не лезло ни в какие рамки.
— Это не организм, — пробормотал ее напарник, техник Гриссом, глядя на экран. — Это… черт, это как рой, но с одним разумом. Или без разума? Не пойму.
На экране пульсировала масса — не то существо, не то колония. Оно переливалось тусклым светом, будто жидкий металл, и двигалось, словно знало, куда хочет попасть. Анализаторы выдавали бред: генный код, да, но старше, чем у любого известного вида. Старше динозавров, старше трилобитов, старше первых бактерий, что барахтались в кипящем бульоне первобытной Земли. Код, который плевать хотел на кислород, радиацию и законы биологии.
— Оно не должно существовать, — сказала Лира, теребя прядь волос. — Четыре миллиарда лет назад кислород выкосил все, что не умело с ним дружить. А это… оно как будто смеется над эволюцией.
Гриссом хмыкнул, не отрываясь от данных.
— Смеется? Может, оно и есть эволюция. Первая версия, бета-тест. Пирамида Хеопса рассыплется через миллион лет, потому что не умеет копировать себя. А это… оно копирует. И не просто копирует — оно помнит.
Лира нахмурилась. Датчики зонда фиксировали, как существо (или рой?) реагировало на свет, тепло, даже на радиосигналы зонда. Оно не просто жило — оно изучало. Пробовало. Училось. Генный код, общий для всей жизни на Земле, тут был не просто основой — он был как программное обеспечение, которое обновлялось миллиарды лет, но никогда не сбоило.
— Если это колония, — сказала Лира, — то каждая клетка — как микрочип в суперкомпьютере. Если организм — то он один на миллион, потому что ни один другой не выжил бы в такой среде.
Зонд внезапно тряхнуло. Экран мигнул, и на нем появилась новая картинка: существо обволокло манипулятор зонда, будто пытаясь его «прочитать». Гриссом выругался.
— Оно нас сканирует! Это что, теперь мы часть его эксперимента?
Лира рассмеялась, хотя внутри екнуло. Пирамида Хеопса, думал она, рассыплется, потому что не умела быть живой. А это — живое. Слишком живое. И, возможно, оно решило, что человечество — просто еще одна экологическая ниша, которую можно изучить. Или поглотить.
— Запускай протокол изоляции, — сказала она. — И молись, чтобы оно не научилось копировать нас.
Гриссом кивнул, но его пальцы замерли над консолью. На экране существо мигнуло — и вдруг приняло форму идеальной копии манипулятора зонда. Только живой. И голодной.

[kvp1248]

Космическая Ламбада
В тесной каюте глубоководного зонда «Ксено-7» доктор Лира Векс и техник Гриссом смотрели на экран, где переливалось нечто — не то организм, не то рой, принявшее форму манипулятора зонда. Лира ждала атаки, но существо не пожирало — оно учились. Оно копировало манипулятор, будто примеряло новый костюм, чтобы освоить новую нишу. Голод? Нет, тут было полно пищи — серы, метана, жара «черного курильщика». Это был симбиоз, стремление к экспансии, подчиненное великому закону энтропии, который гнал всё живое к бесконечности.
— Оно не хочет нас съесть, — сказала Лира, изучая данные. — Оно хочет стать нами. Или с нами.
Гриссом, теребя бороду, хмыкнул:
— Симбиоз, говоришь? Как вирусы. Не убивают, а подталкивают носителя к новым горизонтам. Но зачем?
Экран мигнул, выдавая анализ генного кода существа. Лира замерла. Код был идентичен человеческому — до последнего нуклеотида. Ученые веками спорили, что наш генный код, унаследованный от гипотетического Луки — последнего универсального предка, — просто выиграл в эволюционной лотерее. Но этот код, найденный на дне океана, говорил иное. Он не был одним из многих. Он был единственным. И не земным.
— Это не случайность, — прошептала Лира. — Этот код… его создали. Не на Земле. Где-то, где время течет быстрее, чем у нас.
Гриссом нахмурился:
— Быстрее? Где это?
— В центре нейтронной звезды, — ответила Лира, и голос ее дрогнул. — В кварк-глюонной плазме. Там процессы в миллиарды раз быстрее, чем в нашей углеродной химии. Цивилизация, родившаяся там, не могла выбраться за пределы ядра звезды. Но они создали голограмму — генный код, спроецированный гравитационным полем. Этот код — их послание, их копия разума. И мы — его воплощение.
Гриссом присвистнул, но экран снова мигнул. Существо, переработав данные манипулятора, передало сигнал — план, закодированный в его структуре. Лира и Гриссом прочли его, и у обоих перехватило дыхание.
План был прост, но грандиозен. Человечеству предстояло захватить Галактику. Не для войны, не для власти, а для танца. В час «Ч» — через миллион лет — все звезды Млечного Пути, от края до края, должны были синхронизировать лазерные лучи в ритме, напоминающем ламбаду. Этот сигнал, разлетевшись на миллиарды световых лет, объявит вселенной: «Здесь есть жизнь». А затем — освободить окрестности сверхмассивной черной дыры в центре Галактики и поселиться у горизонта событий, где время замирает, а копии жизни могут существовать вечно.
— Ламбада на сто тысяч световых лет, — пробормотал Гриссом. — Это что, мы все — часть их хореографии?
Лира рассмеялась, но смех был нервным.
— Мы — их продолжение. Игрек-хромосомный Адам, митохондриальная Ева — они, в отличие от Луки, выжили в борьбе за существование между себе подобными. Этот код Луки тянет нас в будущее, к горизонту событий рядом с сверхбольшой черной дырой в центре нашей Галактики, где мы станем вечными.
Гриссом покачал головой, глядя на существо, которое теперь сформировало идеальную копию зонда — и начало двигаться, словно танцуя.
— А если мы откажемся? Если не захотим танцевать их ламбаду?
Лира посмотрела на экран, где существо мягко пульсировало, будто подмигивая.
— Тогда, — сказала она, — мы просто останемся людьми. Но, знаешь, Гриссом, я начинаю думать, что человечество — это только репетиция.
И в этот момент зонд качнулся, будто подхваченный невидимым ритмом. Где-то в глубине океана, у основания древнего вулкана, редкое животное танцевало, и его танец был старше звезд.

[gris]

Это же про меня! Всё почти так и было! Кстати, мы потом с Ларой (она откликалась и на Лору, Леру, Лиру) поженились на подлёте к нейтронке! Они совсем не так опасны, как пишут.

[sergey zhukov]

Как же... К нейтронке они подлетели. Да я перед их манипулятором так и протанцевал ламбаду, как дурак, до самого часа "Ч", послание уже на языке глухонемых сто раз повторил, а они заперлись в своем батискафе и занимаются там черт знает чем! Это шарлатаны, с не ученые!

[kvp1248]

Третья ошибка физика
В самом центре города, где звон кофейных чашек смешивался с гулом разговоров, Джимми, худощавый любитель тенниса с вечно влажными волосами и улыбкой, которая затмевала солнце, упал на стул в уютном кафе. Напротив него сидел его старый друг, доктор Билл, человек, чей тихий голос и глубоко посаженные глаза несли в себе вес тысячи диагнозов. Но сегодня Билл выглядел измученным, как книга, которую слишком долго оставили под дождем, и ее страницы скрутились от отчаяния.
«Рак», — сказал Билл, размешивая кофе с вздохом. «Почки. Ты можешь в это поверить, Джимми? Я врач, но не могу перехитрить это чудовище».
Джимми почесал затылок, и его мысли унеслись к собственным битвам — не с опухолями, а с упрямым позвоночником, который когда-то кричал громче, чем пропущенный удар правой рукой. Годы назад он совершил свою первую ошибку как физик, баловавшийся биологией. Он думал, что хороший пот от пинг-понга может растопить боль в спине, а позвоночник разогреется, как хорошо смазанная машина. Ошибка. Настоящая магия была не в физических упражнениях, а в сопернике. Не было соперника — не было облегчения. Десятилетия спустя он повторил эту ошибку, самостоятельно тренируясь на беговой дорожке, но боль только смеялась над ним. Он понял, что секрет заключался в стремлении мозга к вызовам. Когда неокортекс работал на полную мощность — например, планируя победный удар против хитрого противника — он перепрограммировал себя, требуя ресурсов. Глиальные клетки, эти невидимые уборщики мозга, очищают неактивные нейронные зоны, разлагая их на части, поставляя полученные вещества в активные зоны, чтобы обеспечить создание новых связей. И вот что самое интересное: эти глиальные клетки синхронизируются с лимфоцитами, бактериальными убийцами организма, очищая воспаления и перерабатывая обломки для проекта реконструкции мозга.
Джимми наклонился вперед, его глаза блестели. «Послушай, Билл, тебе нужен вызов. Что-то, что заставит твой мозг работать, как будто он преследует приз Большого шлема. Что-то, что ты любишь, но что подтолкнет тебя к пределу».
Билл поднял бровь, его скептицизм был острый, как лезвие. «Например? Жадность, что порождает стремление подсчитывать свои уменьшающиеся сбережения?»
«Ты любишь деньги», — сказал Джимми, улыбаясь. «И ты любишь шахматы. Соедини их. Я нашел этот веб-сайт — лучшие игроки, высокие ставки. Каждое поражение стоит тебе денег. Это заставит тебя думать так, как ты никогда не думал».
«Шахматы?» — фыркнул Билл. «Ты думаешь, что передвижение пешек отпугнет рак?»
«Подумай об этом как об игре», — отрезал Джимми. «Рак — это просто клетки, которые играют нечестно. Твое тело — это концентрация. Перехитри их».
Билл, как ученый, согласился попробовать, хотя бы ради того, чтобы порадовать своего друга. Несколько месяцев спустя они снова встретились в том же кафе. Билл выглядел как новорожденный, его глаза сияли, а фигура больше не была сгорбленной. «Опухоль почти исчезла», — сказал он, почти стесняясь этого чуда. «Но я разобрался в этом, Джимми. Провел несколько тестов. И ты снова ошибся — это твоя третья ошибка».
Джимми нахмурился. «Что ты имеешь в виду?»
«Изотопный анализ», — сказал Билл, наклонившись к нему. «То, что было в раковых клетках? Оно не питало мой неокортекс. Оно было вымыто, исчезло. Опухоль — это не просто атомы или связи — это... информация, узел в бесконечных ветвях мультивселенной. Когда я играл в те шахматные партии, борясь изо всех сил, мой мозг синхронизировался с чем-то большим. Он перепрограммировал не только меня, но и шансы в разных реальностях. Вот что победило ее».
Джимми снова улыбнулся, еще шире, чем раньше. Он знал это с самого начала. Мозг, доведенный до предела достойным противником — будь то шахматный гроссмейстер или теннисный соперник — был лучшим врачом. «Видишь, Билл? Король, королева и раковая клетка — неплохая компания, если ты знаешь, как поставить мат».
Они засмеялись, и звук отскакивал от стен кафе, как хорошо выполненная подача. Но Джимми еще не закончил. Когда они встали, чтобы уйти, он бросил последнюю неожиданную реплику. «Эй, Билл, ты никогда не думал взять в руки ракетку? Теннис — это отличная тренировка для мозга».
Глаза Билла заблестели, в них появилась искра озорства. «Почему бы и нет? Мне бы не помешал новый соперник».
И вот они отправились в теннисный зал, двое мужчин, вооруженные ракетками и новой верой в силу хорошей борьбы.

[kvp1248]

Вселенная – русская «Матрешка»
Аудитория старого университета гудела в предвкушении. Профессор Гарольд Грейсон, жилистый мужчина, любитель галстуков-бабочек и космических загадок, стоял перед морем восторженных лиц. Его сегодняшняя тема: радикальная модель Вселенной как голограммы, сотканная из гравитационного шёпота горизонта событий чёрной дыры. Зал был полон, но одна фигура выделялась — женщина в мерцающем серебристом пальто, глаза которой скрывались за огромными солнцезащитными очками. Леди Гага, инкогнито, но её невозможно было спутать, сидела в заднем ряду, делая заметки.
Голос Грейсона звенел от страсти, когда он объяснял свою теорию. «Вся материя, вся реальность может быть проекцией — голограммой, созданной гравитационным полем чёрной дыры, в которой мы заперты. В чём подвох? Гравитационные волны, рождённые квантовыми флуктуациями на горизонте событий, несут ничтожно мало энергии. Эта энергия гораздо меньше массы покоя частиц, которые они должны создавать. Это загадка, которую мы не можем разгадать».

Аудитория загудела, яростно записывая. Перо Леди Гаги замерло, её губы изогнулись в лёгкой улыбке. Когда лекция закончилась, толпа поредела, но она осталась. Пока Грейсон собирал свои заметки, она подошла, стуча каблуками по деревянному полу. «Профессор, — сказала она тихим, но властным голосом, — вы блестящий человек, но упускаете очевидное. Мы не в одной чёрной дыре. Мы в русской матрёшке — матрёшке бесконечных чёрных дыр, каждая из которых вложена в другую. Гравитационной энергии этой проклятой бесконечности, её хватит, чтобы питать любую космическую прихоть».

Грейсон замер, бумаги выскользнули из его рук. «Матрешка чёрных дыр?» — пробормотал он. «Но это означало бы…»
Она уже ушла, её серебристое пальто исчезло за дверью. Грейсон стоял один, его разум пылал. Одна чёрная дыра — это одно, но бесконечный каскад чёрных дыр, разбросанных по мультивселенной Эверетта? Каждая чёрная дыра, локализованная в своей ветви реальности, своей вселенной, с центрами, разбросанными случайным образом, с несовпадающими радиусами и спинами. Они не могли бы взаимодействовать напрямую — слишком изолированы, слишком замкнуты в параллельных ветвях Мультивселенной. Но их гравитационные волны, эта слабая рябь квантовых мерцаний на их горизонтах, могли складываться. Шёпот одного, бормотание другого, суммируясь в бесконечности в хор, достаточно громкий, чтобы сформировать саму реальность.
Он, спотыкаясь, подбежал к доске, яростно записывая. «Это как ряд Тейлора, — пробормотал он, — разложение функции на бесконечные члены. Любое физическое явление — материя, энергия, даже время — можно выразить как сумму этих вложенных эффектов. Проблема энергии… решена».
Грейсон рассмеялся диким, безумным смехом. Он годами гонялся за решением, и вот вдруг появилась поп-звезда и распутала космос метафорой. Талант везде себя может проявить! Но, глядя на свои уравнения, он похолодел. Если реальность — это матрёшка, то что же скрывается в самой дальней кукле матрешки? И кто — или что — её распаковывает?
Он схватил пальто и побежал за поп-звездой, но коридор был пуст. Где-то, словно смутно, ему послышалась мелодия — что-то о «космическом романе». И в этот момент профессор Грейсон понял: Вселенная только что подмигнула ему.

[kvp1248]

Машина всегда проигрывает
В старом шахматном клубе Бруклина, где шахматные доски пахли лаком, а гул толпы заглушал тиканье часов, стоял стол под тусклой лампой. На одной стороне — экран с "Нейрон-5000", непобедимой шахматной программой. На другой — Артём Вульф, гроссмейстер с потрёпанным пиджаком и глазами, горящими вызовом.
Когда-то за шахматными автоматами прятали людей, чтобы обмануть публику. Но после триумфа Deep Blue над Каспаровым машины захватили шахматы, го, покер. Все решили: человеку не победить. Артём Вульф думал иначе. Его оружие — интуиция, отточенная тренировками позволяющими видеть будущее, умением предчувствовать позицию за доли секунды.
— Пять секунд на партию, без добавления времени, — объявил Артём, бросая вызов "Нейрону". — Десять партий за полчаса. Предходы решат все!
Толпа ахнула. Пять секунд? Безумие! Но Артём знал: в таком темпе его интуиция опередит расчёты машины. "Нейрон-5000", несмотря на мощь, нуждался во времени для рассчета миллиардов вариантов. А время ограничено.
Первая партия началась. "Нейрон" двинул 1.е4, Артём ответил 1...е5. Машина держала лёгкое преимущество — полпункта по оценке движка, но часы тикали неумолимо. Артём, доверяя предходам, играл молниеносно. На 15-м ходу флаг "Нейрона" упал — проигрыш по времени. Толпа взревела.
Партия за партией повторялась та же история. "Нейрон" выстраивал чуть лучшие позиции, но Артём, словно шахматный оракул, отвечал мгновенно, опираясь на интуицию. Машина вязла в расчётах, и флаг падал: вторая, третья, пятая, восьмая партии. Лишь в шестой "Нейрон" успел завершить атаку, вырвав единственную победу. Но в остальных Артём торжествовал. В финальной, десятой партии, он превзошёл себя: молниеносно поставил машине чистый мат на 18-м ходу, не дав ей шанса. Ошибкой робота было то, что, играя белыми, он избрал королевский гамбит. Любой гроссмейстер знает, что, при правильной игре белые на 30 ходу уравнивают позицию.
Счёт 9:1. Зал разразился овациями. Артём, вытирая пот, улыбнулся: "Машина всегда проигрывает, когда человек доверяет интуиции".
Поздно вечером, когда клуб опустел, к Артёму подсел старик с потёртой шахматной доской. "Заметил я, парень, — сказал он, хитро прищурившись, — твой уровень рос с каждой партией. В финале ты вообще заматовал машину, как новичка. Каков секрет?" Артём усмехнулся, глядя на доску: "Практика с компьютером чистит мозг от информационного мусора. Нейросеть человека, как завещал самурай Миямото Мусаси, учится идти к цели самым прямым путём". Старик хмыкнул, но в его глазах мелькнуло уважение, будто он понял, что предходы Артёма, его умение заглянуть в будущее — это не просто интуиция, а искусство, которому машины ещё учиться и учиться.