|
: Говорит Томас Барбакадзе, один из тех беженцев из Южной Осетии, жителей близлежащих деревень и Гори, которые на минувшей неделе в пятницу подали иск против России в Европейский Суд по правам человека в Страсбурге. Он – один из 134 истцов. Из других показаний:
Я видела, что моя дочь лежит ничком на своем сыне. Потом она перевернулась на спину. Ее ударило шрапнелью в голову. Она истекала кровью. Она умирала.
Ирина Лагунина: Это мгновение событий 9 августа 2008 года – отрывок из иска жительницы Гори Цицино Кушашвили против России.
Каждый день в течение недели я ждала, что меня заберут и убьют. И я могла только догадываться, какая это будет смерть.
Ирина Лагунина: Жительницу села Земо Ахабети Нели Мчедлидзе держали в заложниках в Цхинвали с 10 по 21 августа. Обстрелы мирных деревень, бомбардировки, а затем взятие в заложники, убийства, грабежи и уничтожение собственности. Такими предстанут российские вооруженные силы в показаниях пострадавших, в тех документах, которые поданы в Страсбург.
Иски поданы при юридической поддержке Европейского центра по правам человека в Лондоне и Ассоциации молодых юристов Грузии. Те же две организации в начале месяца выиграли в Страсбурге дело против Грузии. Мы беседуем с Натией Кацитадзе, адвокатом из грузинской ассоциации.
Натия Кацитадзе: Европейский суд по правам человека является одним из основных механизмов защиты прав человека в Европейских странах. Кроме того, никакого другого решения, скажем, на национальном уровне, для нас не было. В обычной ситуации, если ваши права нарушены, перед тем, как обращаться в европейский суд, вы должны исчерпать все юридические возможности на государственном уровне. Но в данных обстоятельствах, когда Россия отказывается признать ответственность за те нарушения, которые произошли во время вооруженного конфликта, единственной возможностью для нас было обращение в европейский суд.
Ирина Лагунина: А в российские инстанции вы пытались обращаться?
Натия Кацитадзе: Мы пытались обращаться в российскую прокуратуру. Мы направили письма по каждому из этих дел и запросы на проведение расследования - по каждому отдельному случаю правонарушений. Мы описали обстоятельства, при которых эти нарушения прав граждан были совершены. Но мы получили ответ, что они расследуют только дела, связанные с нарушениями прав российских граждан в Южной Осетии или же российских миротворцев. Они также заметили, что нарушения, которые описываем мы, произошли вне территориальных границ Российской Федерации, а посему они не обязаны расследовать эти случаи. Впрочем, они также ответили и правозащитной организации Human Rights Watch, и членам комиссии ЕС, которая вела расследование, так называемой комиссии Тальявини.
Ирина Лагунина: Но есть же Международный уголовный суд в Гааге, который как раз и расследует военные преступления?
Натия Кацитадзе: Да, это правда, но отдельные граждане не могу туда обращаться со своими исками. Впрочем, мы предоставили и этому суду все расследования, все материалы, собранные нашими неправительственными организациями. И их эти материалы весьма заинтересовали, так что их миссия тоже начинает работать в Грузии. Но процедура, повторяю, совершенно отличается от Европейского суда. В Европейском суде вы можете представитель дело одного отдельного человека и доказать, что его лично права были нарушены, и вы можете потребовать, чтобы государство было признано виновным в этом, как в данном случае мы обвиняем Российскую Федерация. А в Международном уголовном суда расследуются уголовные дела против отдельных лиц.
Ирина Лагунина: Какие статьи Европейской конвенции прав человека были, по вашему мнению, нарушены в ходе российского вторжения в Грузию в августе 2008 года?
Натия Кацитадзе: Статья 2, гарантирующая право на жизнь. Это большей частью касается дел о бомбардировках Гори и близлежащих к городу деревень. Есть также несколько случаев убийств уже после того, как между Россией и Грузией было подписано соглашение о прекращении огня. Мы также рассматриваем негуманное обращение к заключенным и незаконный арест гражданских лиц, что происходило в основном в Цхинвали, принудительный труд, уничтожение собственности и принудительное выселение. И еще мы воспользовались статьей 14 – дискриминация по национальному и этническому принципу.
Ирина Лагунина: Напомню, мы беседуем с Натией Кацитадзе, представителем Ассоциации молодых адвокатов Грузии. Вот какие документы получил Европейский суд. В момент российских бомбардировок Гори в 2008 году Цицино Кушашвили было 68 лет.
Самолеты летели на очень низкой высоте. Настолько низко, что я испугалась, что они случайно заденут какую-нибудь крышу. Вокруг моего дома восемь многоквартирок, и самолеты кружили над ними. Они сделали два круга, а на третий начали сбрасывать бомбы. /…/
Я видела множество людей, лежащих на улице. Я увидела моего соседа Звиада Размадзе, он был ранен. Я перевернула его на спину, но не смогла определить, был ли он жив или мертв. В этот момент я услышала, как еще одна моя соседка, Зоя Мурадова зовет меня на помощь, ее тоже ранило, и я бросилась к ней. Но потом я увидела мою дочь Майю и моего внука Гивико. Они тоже лежали на земле. Когда я к ним подбежала, я увидела, что моя дочь лежит ничком на Гивико. Потом она перевернулась на спину. Ее ударило шрапнелью в голову. Она истекала кровью. Она умирала. Кусок шрапнели был большой, сантиметров 20. Это был металл, и когда я к нему прикоснулась, он был еще горячий. Мая не отвечала. Я начала кричать: «Помогите! Моей дочери нужна помощь!». А потом я услышала, как Гивико говорит мне: «Бабушка, помоги, нога болит». Я посмотрела на него и только тогда увидела, что у него в правой ноге засел большой кусок шрапнели, и внук тоже истекал кровью. Я стала звать на помощь внуку, потому что я поняла, что Майя все равно умрет.
Ирина Лагунина: Семья 60-летнего Годерзи Хадури после российских бомбардировок 8 августа покинула деревню Сацхенети в районе Гори. Но он сам не смог оставить дом.
9 августа 2008-го я был дома. Около половины первого восемь мужчин в военной форме зашли во двор. Я узнал семерых из них. Это были осетины из соседней деревни. Я вышел во двор и поднял вверх руки. Он несколько раз выстрелили в мою сторону. Пули прошли над головой. Они скомандовали мне по-русски встать на колени и пригнуть голову к земле. Я повиновался. Они выстрелили поверх меня не менее 7 раз. /…/
Потом они нещадно меня избили. Я упал. Пятеро били одновременно и не переставая. Мне показалось, что это длилось вечно. Результатом побоев была черепно-мозговая травма и сотрясение мозга. Все тело было в кровоподтеках. Когда мне удалось выбраться оттуда 17 августа, я попал в больницу в Тбилиси, где пробыл до 31 августа. Врачам пришлось делать операцию на ноге, что тоже было результатом побоев. После того, как они меня избили, они приказали мне следовать за ними. Я отказался и сказал им, чтобы они меня просто убили – там, на месте. Тогда один из них дарил меня автоматом по спине. Они связали мне руки за спиной, завязали глаза и замотали голову моим же собственным полотенцем и поволокли меня к джипу, который стоял перед домом. Один из них кинул меня на пол машины, а другой ударил чем-то в шею, и я потерял сознание. /…/
Меня привезли в деревню Дмениси и заперли в комнате на третьем этаже местной школы. Держали там меня четыре дня. Моим охранником был одноклассник моего сына из деревни Ванати. Я его знал. Он предупредил меня, что осетинские боевики хотели меня убить, и сказал мне вести себя осторожно. День ото дня я ждал смерти.
Ирина Лагунина: 49-летняя Нели Мчедлидзе жила в деревне Земо Ахабети в Южной Осетии. 10 августа ее взяли в заложницы осетинские военные формирования и держали в Цхинвали до 21 августа. Освободили ее только после вмешательства Международного комитета Красного Креста. Пока она сидела в камере, ее дом сожгли.
Пока мы шли, по дороге взад назад ездила белая машина. Мальчишки в машине ругались на нас грязными словами по-русски и по-осетински и даже иногда плевали в нашу сторону и дали нам по ногам несколькими очередями из автомата. Старики испугались и попадали на дорогу. Мы помогли им встать и продолжили путь. Когда мы пришли в Квемо Ахабети, вся деревня пылала в огне. Я увидела, как мужчины на краю дороги чем-то стреляли в дома, поджигая их. /…/
Около 40 женщин поместили в небольшую камеру, около 8 квадратных метров. Мы обливались потом, было нечем дышать. Зловоние стояло ужасное: у кого-то было расстройство желудка, кто-то от страха намочил штаны. Окна в камере не было. Они открыли только маленькое окошко в двери камеры. Некоторые женщины кричали и просили их освободить, некоторые плакали. Охранник приказал нам замолчать, иначе он закроет окошко и убьет нас, и никто об этом не узнает. В первую неделю нам давали только воду и хлеб. Несколько раз я просила воды через это маленькое окошечко в двери, но охранник сказал, что поить нас не имеет смысла, потому что нас все равно убьют. Каждый день в течение недели я ждала, что меня заберут и убьют. И я могла только догадываться, какая это будет смерть.
Ирина Лагунина: Натия Кацитадзе, Ассоциация молодых адвокатов Грузии. Натия, что вы хотите получить от России через суд?
Натия Кацитадзе: В первую очередь, мы хотим, чтобы Россия была признана ответственной за эти нарушения. И мы также потребуем компенсации за нанесенный моральный и материальный ущерб. Материальный ущерб, это, конечно, практически полностью уничтоженные в Южной Осетии грузинские деревни.
|
