Рецензии на хорошие/нормальные книги

[Anton_Peplov]

statistonline в сообщении #1548106 писал(а):

Если возможно, разъясните, откуда такие сведения?

Вы правы, это только версия, хотя и правдоподобная. И автор оговаривает, что это только версия. Исправил.

[Anton_Peplov]

Автор: Стивен Кранц
Название: Изменчивая природа математического доказательства. Доказать нельзя поверить
Жанр: научно-популярная литература
Область: математика, история математики, методология математики

Что такое математическое доказательство и зачем оно нужно? Как требования к доказательству менялись со временем? Что меняет компьютер в теории и практике математических доказательств? Что будут называть доказательством через сто лет? И как вообще выглядит работа современного математика? Этим вопросам посвящена книга Стивена Кранца, математика-исследователя с числом Эрдёша, равным 1, если вы понимаете, о чём я. Статья в англовики Steven G. Krantz убедительно показывает, что автор знает толк в математических доказательствах.

Сначала Кранц вводит читателя в предмет. Что такое доказательство, зачем нужно доказывать теоремы, какова роль интуиции и гипотез, что такое закон исключённого третьего и другие правила логики. Основные тезисы стары как мир. Доказательство – это рассуждение, убеждающее нас настолько, что мы готовы с его помощью убеждать других. Готовое математическое доказательство – это цепочка (ну или дерево) посылок и следствий, построенная по железным законам логики. Но когда математик придумывал это доказательство, его интуиция могла бродить самыми причудливыми путями, от которых в готовом продукте не осталось и следа и рассказывать о которых не принято, а было бы полезно. Ради краткости математики часто опускают детали доказательства, предоставляя их читателю. В результате они часто ошибаются, и иногда ошибки в опубликованных важных теоремах находятся спустя лет этак десять. Но если уж доказательство корректно, то оно на века: доказанное навсегда останется доказанным, если только требования к доказательствам не станут более строгими.

Несколько глав посвящены истории математики. Кранц даёт чрезвычайно беглый обзор от вавилонских табличек до современности. Конечно, он посвящён в основном становлению математических доказательств и развитию строгости математического языка. Кратко рассмотрена бурная эпоха начала XX в.: парадоксы теории множеств, интуиционизм, конструктивизм, теоремы Гёделя. При этом баек (честно обозначенных как байки) рассказано не меньше, чем фактов, но именно благодаря этому книга читается как роман, а не как справочник.

Целая глава посвящена теореме о четырёх красках как ярчайшему примеру computer-assisted proof. Это когда доказательство включает в себя компьютерную проверку офигиллиарда частных случаев, которую невозможно повторить вручную. Разумеется, такая практика порождает вопросы, в основном "зачем нам доказательство, которое мы не можем понять" и "как мы можем убедиться, что нигде не было бага".

Затем Кранц переходит к компьютерной проверке найденных человеком доказательств, а также автоматическому поиску новых доказательств. Автор приводит примеры нетривиальных теорем, доказательства которых были проверены автоматическими пруверами (теорема Гёделя о неполноте, теорема о жордановой кривой, теорема Пуссена и Адамара о распределении простых чисел). Есть и примеры интересных утверждений, доказательство которых было впервые найдено именно компьютером (гипотеза Робинсона об аксиоматике булевой алгебры).

Автор подробно останавливается на том, чем ещё компьютер может быть полезен математику (системы компьютерной алгебры, численные методы, визуализация данных и т.д.). Эти инструменты не дают готовых доказательств, но могут помочь учёному поискать закономерности в фактах или контрпримеры к гипотезе, проверить преобразования выражений, быстро решить громоздкие системы уравнений. В геометрических (в самом широком смысле) исследованиях важно, что компьютер позволяет буквально увидеть то, на что человеку не хватило бы пространственного воображения. Есть пример, когда компьютерная визуализация нетривиальных поверхностей натолкнула математиков на важную теорему (Хоффман, Хоффман и Миикс). Ну и, разумеется, рассказано о важности численных методов для прикладных расчётов.

Кранц настойчиво растолковывает читателю тезис "доказательством становится то, что сообщество математиков признаёт доказательством". Он приводит целый перечень доказательств, которые просто не были приняты сообществом, несмотря на то, что уважаемые математики опубликовали их в авторитетных журналах, и никто публично не ткнул пальцем в ошибку.

Отдельная тема – доказательства, слишком длинные, слишком сложные или слишком неаккуратно записанные. Подробно разбирается эпопея с классификацией простых конечных групп. Доказательство этого результата рассеянно по многочисленным работам сотен математиков, накопленным за полтора века. Оно никогда не было изложено в одном месте с начала до конца и без пропусков.

С. Кранц писал(а):

Майкл Ашбахер, ведущий авторитет в этой области, дал оценку, что полное доказательство должно занимать более 10000 страниц плотного математического текста, оставляющего значительную часть работы читателю.

Рассказывается также о доказательстве Хэйлса гипотезы Кеплера об упаковке сфер и эпопее по его проверке.

С. Кранц писал(а):

Двадцать венгерских математиков в течение трёх семестров вели семинар, посвящённый этой статье. В общей сложности они проработали над ней четыре года. А в конце сказали, что на 99% уверены, что она верна.

Приводятся и другие подобные примеры.

Отдельная глава посвящена "проклятым вопросам" – гипотезам Римана, Гольдбаха, P/NP. Много места отводится доказательству Перельманом гипотезы Пуанкаре и Уайлсом – Великой теоремы Ферма.

Также Кранц рассказывает, как выглядит жизнь учёного-математика: математические институты, механизмы публикации открытий и т.д. и т.п.

Любопытен взгляд автора на будущее математики. Он считает, что классическое доказательство не исчезнет, но станет лишь одним из нескольких принятых способов удостовериться в результате. Другими подходами будут computer-assisted proof, методы типа доказательства с нулевым разглашением из криптографии (приводящие к альтернативам "либо гипотеза верна, либо произошло событие, вероятность которого равна экспоненте в минус лохматой степени") и чуть ли не физические эксперименты. Дело в том, что Кранц полагает: математика будет всё больше сближаться с другими науками. Он исходит из того, что даже чистые математики всё чаще помогают кому-то с прикладными расчётами (по крайней мере, так обстоит дело в США; сам Кранц, к примеру, разрабатывает математические модели для лицевой хирургии). А с другой стороны, другим наукам требуется всё больше математики. Так что, по мысли Кранца, будет происходить перекрёстное опыление подходами между математикой и её приложениями. Кранцу, конечно, виднее, но я в филиале агентства ОБС слыхал в основном противоположное. Что чистая математика окончательно улетела в космос и оторвалась от потребностей практики. Что даже математическая физика сейчас не решает уравнения, а доказывает коммутативность диаграмм, и физики-экспериментаторы не знают, что им с этими диаграммами делать. Что разные ветви математики настолько разрослись каждая в свою сторону, что перестали соприкасаться друг с другом, что уж говорить о взаимодействии с другими науками.

Попытаюсь ответить на вопрос, для кого предназначена книга Кранца, кому она будет понятна и интересна. Сам автор старался сделать книгу доступной для максимально широкой аудитории. Отсюда многостраничные разжёвывания элементарных логических правил типа modus ponens, переупрощения вроде "аксиома принимается без доказательства в силу своей очевидности" и многократные повторения банальных истин. Вместе с тем Кранц, рассказывая об истории математики и приводя примеры тех или иных приключений с доказательствами, был вынужден упомянуть целую гору математических понятий, от элементарных до весьма эзотерических. Самые простые и важные из них (группа, простые числа и т.д.) он точно определяет и подробно разбирает, большую часть описывает рукомахательно, а многие просто упоминает без пояснений. В результате для читателя, в последний раз видевшего математику в средней школе, многие фрагменты текста должны выглядеть как "имярек внёс важный вклад в теорию глокой куздры и трансцендентного бармаглота: он показал, что сепулька дудонится". Мне трудно судить, насколько это помешает усвоить основные идеи книги. Но знакомство хотя бы с азами анализа и алгебры (понятие об обычных и частных производных, дифурах, рядах, матрицах, группах, кольцах и т.д.) существенно облегчит восприятие книги.

Безусловно, читателю, впервые заинтересовавшемуся методологией математики, стоит начать именно с книги Кранца (а не, например, разрекламированных сочинений Мориса Клайна). А вот заядлый любитель текстов о природе математики не найдёт в этой книге ничего принципиально нового. Эти же идеи и значительная часть упомянутых примеров многократно разбирались в других местах. Вот хотя бы в лекциях Вавилова (конспект) и Матиясевича (attention, час видео).

Однако даже для искушенного читателя книга представляет интерес в том смысле, что все аспекты вопроса «что такое доказательство и что нам с ним делать» сведены под одной обложкой, подробно разжёваны и богато проиллюстрированы примерами. При этом часть примеров очень свежи: книга была издана в 2011 г., и в ней упоминаются яркие работы, сделанные в XXI веке. Так что её полезно иметь под рукой как достаточно полный и качественный обзор обширного и непростого поля дебатов, скрытого за простеньким с виду вопросом: «Что математик имеет в виду, когда говорит, что доказал теорему?».

[Anton_Peplov]

Авторы: Безручко Б. П., Короновский А. А., Трубецков Д. И., Храмов А. Е.
Название: Путь в синергетику. Экскурс в десяти лекциях
Жанр: научно-популярная литература
Область: синергетика

В этой книге авторы предпринимают попытку шапочно познакомить широкого читателя с обширной и разнородной областью. Под словом «синергетика» авторы понимают науку о возникновении структур в неравновесных и нелинейных системах. Но поскольку и такие системы, и возникающие в них структуры очень разнообразны, фактически это название объединяет несколько наук, часто достаточно далеких друг от друга как по предмету, так и по методу. Книга посвящена разным вопросам, написана четырьмя разными людьми и весьма неоднородна как по стилю, так и по содержанию.
Приведем ее оглавление:

(оглавление)

Лекция первая. Что такое «синергетика»?
Лекция вторая. Моделирование — универсальный инструмент синергетики (или что общего у груза на пружинке с зайцами и лисами)
Лекция третья. Математические понятия, без которых не обойтись
Лекция четвертая. Динамическая система
Лекция пятая. Колебания
Лекция шестая. Волны
Лекция седьмая. Примеры процессов самоорганизации в различных системах
Лекция восьмая. Бифуркации
Лекция девятая. Клеточные автоматы
Лекция десятая. Динамический хаос

Как видим, в нескольких первых лекциях авторы пытаются ввести в курс дела гуманитариев (все остальные уже знают, что общего у груза на пружинке с зайцами и лисами). Но сделать книгу понятной для гуманитариев им не удалось, и торопливые пояснения первых лекций помогают в этом не больше, чем разбросанные по книге цитаты из прозы и поэзии. Уже в шестой главе авторы вовсю пишут дифференциальные уравнения в частных производных. Да и словесные объяснения во многих местах не лучше. Приведем характерную цитату:

Цитата:

Поскольку образование автопаттернов — результат развития пространственно-неоднородных неустойчивостей с их последующей стабилизацией за счет баланса между диссипативными расходами и поступлением энергии от источника неравновесности, то процесс образования автопаттерна похож на установление колебаний в распределенных автоколебательных системах (РАС). Для последних определение звучит так: РАС — неконсервативная система, в которой в результате развития неустойчивости возможно установление волновых или колебательных движений, параметры которых (амплитуда и форма колебаний и волн, частота, а в общем случае спектр колебаний) определяются самой системой и не зависят от изменения начальных условий.

Если авторы полагают, что для рядового лингвиста или психолога это звучит понятнее тарабарского языка, они ошибаются. Правда, в книге есть места, действительно понятные широкому читателю и при этом содержательные (например, лекция о клеточных автоматах), но их надо искать. А все остальное лучше читать, имея за плечами хотя бы первый курс естественно-научного, математического или технического факультета.

В некоторых лекциях авторы явно пытаются впихнуть невпихуемое и утоптать неутоптаемое. Например, в лекцию о волнах втиснуты линейные волны, уравнение простой (нелинейной) волны, ударные волны и солитоны. В лекцию о самоорганизации – реакционно-диффузные модели, вихри Тейлора, ячейки Бенара и рябь Фарадея. Авторы как могли старались опустить подробности и ухватить существенные черты явлений, но изложение «галопом по европам» никогда не способствовало ясному пониманию.

Так полезна ли эта книга? Безусловно, но не как учебник, а как ориентир, о чем вообще речь в этой вашей синергетике и какие учебники читать, чтобы разобраться подробнее в той или иной ее области. В книге приведен солидный список рекомендуемой литературы (54 пункта), не считая многочисленных подстрочных ссылок. А тем, кто уже знаком с конкретикой, может быть полезно заглянуть в эти лекции, посмотреть на нее с высоты птичьего полета и разглядеть лес за деревьями. Это тоже важная задача, которой посвящено не так уж много книг. В этом отношении «Путь в синергетику» напоминает лекции Босса по математике: учиться по ним нельзя, но можно понять, чему именно выучился.

[Anton_Peplov]

Автор: У. Р. Эшби
Название: Введение в кибернетику
Жанр: научно-популярная литература
Область: кибернетика
Год: 1956

«Введение в кибернетику» Эшби решает две задачи. Во-первых, донести до читателя очевидную в наше время мысль: управление и связь в машинах, живом организме и даже человеческом обществе можно рассматривать с единых позиций и с привлечением математики. А во-вторых, сформулировать конкретные законы этого самого управления и связи.

«Введение в кибернетику» вышло десятилетием позже прославленной «Кибернетики» Винера. При почти идентичном названии эти книги совершенно не похожи друг на другая. Труд Винера – сборник статей, слабо связанных друг с другом по содержанию. Примерно половина из них рассчитана на читателя, хорошо знакомого с математикой: остальные не разглядят глубоких обобщений за нагромождением формул и терминов. Другая половина имеет философский размах и философский же (рукомахательный) уровень аргументации.
Напротив, книга Эшби – последовательное и ясное введение в предмет, балансирующее на грани между хорошим научпопом и полноценным учебником. Все основные утверждения книги формулируются на математическом языке с помощью toy models. После каждой главы приведены задачи на пройденный материал с ответами.

И все же ни один математик не посчитал бы выводы Эшби достаточно обоснованными. Обычно изложение выглядит так. Автор начинает с примеров, понятных «на пальцах». Затем абстрагирует их до дискретной математической модели. Здесь дискретной я называю модель, имеющую конечное число переменных, каждая из которых имеет конечное же число возможных значений. В моделях Эшби эти числа не только конечные, но и небольшие, так что все необходимые зависимости можно задать таблицей. Автор исследует эту модель и делает вывод. Иногда этот вывод – просто обобщение нескольких тщательно разобранных частных случаев. Иногда полноценное математическое доказательство, но работающее лишь для дискретных моделей. А затем Эшби волевым решением назначает этот вывод применимым не только к неопределенно широкому классу математических моделей, но и к реальному миру.

Некоторые из сделанных таким путем утверждений можно доказать и строго. Например, тот факт, что за достаточное время даже узкий канал может передать сколько угодно информации. Здесь отсутствие полноценного доказательства – неизбежная плата за стремление автора использовать лишь самую элементарную математику: в книге нет ничего сложнее логарифма. Но иногда Эшби обобщает чересчур смело. Тезисы вроде «сложные системы демонстрируют сложное поведение» или «чем больше воздействий на систему мы оказали, тем больше вероятность, что ее состояние определится этими воздействиями, а не начальным состоянием» явно нуждаются в оговорках, поскольку контрпримеры (опять же в виде toy models) строятся достаточно легко. И вообще, если это математика, то нужны нормальные доказательства и четко прописанные условия теорем. А если наука о вполне материальных системах, на чем Эшби постоянно настаивает, то нужны полноценные эксперименты, а не бытовые наблюдения.

Отдельно стоит сказать о терминологическом и понятийном аппарате книги. Она написана не математиком и не для математиков. Даже если Эшби и знает общепринятую терминологию, он зачастую пренебрегает ею в пользу наглядности. Так что он говорит «разнообразие» вместо «мощность множества», «машина» вместо «функция» и т.д. «Энтропия» или «фазовое пространство» упоминаются, «конечный автомат» – нет, хотя он почти всю книгу только и говорит что о конечных автоматах (возможно, в 1950-х термин еще не устоялся?). Мотивацию Эшби можно понять, но иногда своеобразие его языка изрядно мешает. Мне понадобилось ощутимое время, чтобы перевести его «закон необходимого разнообразия» на язык множеств и функций, очистив от словесной шелухи. И оказалось, что это на редкость тривиальное утверждение.

Математическое содержание книги – это с точностью до обозначений попурри из простейших понятий теории конечных автоматов, теории информации, теории динамических систем с дискретным временем и, возможно, еще каких-то дисциплин. Но это не значит, что изложение выглядит хаотично. Напротив, оно весьма упорядоченно и последовательно. Просто из дня сегодняшнего видно, в какие стороны разрослось это дерево.

В целом книга сегодня, конечно же, представляет в основном исторический интерес. Когда читаешь Винера, нет-нет да и закрадывается ощущение, что в середине XX в. первопроходцы нащупали нечто многообещающее, что продолжатели упустили. Прозрачная как слеза книга Эшби, обходящаяся без многозначительных намеков на туманные надежды, удостоверяет: ничего не упустили, все на месте, все развивается. Правда, под разными названиями и в разных разделах математики и computer science.

Да, разные физические, биологические и даже социальные объекты иногда допускают одно и то же (в первом приближении) кибернетическое описание, в этом смысле междисциплинарность состоялась. Та же теория оптимального управления применяется хоть в экономике, хоть в проектировании ракет. Но разнообразие собственно кибернетических систем оказалось не меньше разнообразия физических. Много ли общего, скажем, у нейронных сетей и клеточных автоматов? Если вдруг много (не то чтобы я хорошо разбирался в тех и других), самостоятельно подберите пару максимально непохожих дисциплин. Суть в том, что первопроходцы нашли больше, чем искали. Они открыли еще одну – информационную – грань реальности, и для ее описания одного языка оказалось мало. Поэтому нет единой науки об информации, связи и управлении, есть комплекс разных наук с разным понятийным и математическим аппаратом.

И тем более нет и не могло быть волшебной палочки, которая вотпрямщас ответит на вопросы всех гуманитарных и общественных наук от психологии до политологии. Верно, что многие задачи этих наук по существу кибернетические. Из этого не следует, что уровень кибернетики даже и 2020-х годов позволяет их хотя бы точно поставить, не говоря уже о решении.

Что ж, надежды на великий синтез и золотой ключик не оправдывались никогда, хоть с кибернетикой, хоть с синергетикой, хоть с формализацией математики. Мир всегда оказывается сложнее, а горизонт – дальше, чем представляется опьяненному перспективами воображению. «Но все-таки... все-таки впереди огни!».

[Anton_Peplov]

Автор: Джон Дербишир
Название: Простая одержимость
Жанр: научно-популярная литература
Область: математика, история математики

Книга имеет подзаголовок: «Бернхард Риман и величайшая нерешенная проблема в математике». Посвящена она, как нетрудно догадаться, гипотезе Римана. А также ее истории, предыстории и биографиям математиков, приложивших руку к этой теме. К компоновке книги Дербишир подошел изящно: главы с нечётными номерами – про математику с редкими вкраплениями биографий. Главы с чётными номерами – про биографии с редкими вкраплениями математики. Совершенно разделить эти темы в научно-популярной книге, конечно же, не получилось.

Вся первая часть книги (главы 1-10) посвящена предыстории гипотезы Римана (в частности, исследованию простых чисел в XIX в.) и математическим пререквизитам для ее понимания.
Автор задался целью объяснить гипотезу Римана даже тем, кто из всей математики помнит только четыре арифметических действия. Нет, это не шутка. Он действительно объясняет на пальцах (и хорошо объясняет), что такое экспонента, логарифм, ряд, предел, производная, интеграл, простые и комплексные числа. В общем, читатель может смело пропускать нечётные (математические) главы 1-9 или даже 1-13, если он
а) знает математику хотя бы в объеме старших классов советской школы
б) знает формулировку (не доказательство) теоремы Адамара о распределении простых чисел
в) понимает формулировку гипотезы Римана.

Далее уже речь идет о самой гипотезе Римана и многочисленных созвучных ей, но более слабых результатах. Разумеется, полностью охватить эту тему в одной научно-популярной книге невозможно. Одних только альтернативных формулировок гипотезы Римана набралось два тома.

(Два тома)

Broughan, K. 2017, Equivalents of the Riemann hypothesis. Volume 1: Arithmetic equivalents., Cambridge University Press, Cambridge. doi:10.1017/9781108178228

Broughan, K. 2017, Equivalents of the Riemann hypothesis. Volume 2: Analytic equivalents., Cambridge University Press, Cambridge. doi:10.1017/9781108178266

Дербишир и сам признается:

Цитата:

Эта книга с легкостью могла оказаться в три или в тридцать раз длиннее, но мой редактор уже шарил под столом в поисках бензопилы.

И все же он рисует достаточно последовательную и связную картину и даже останавливается на гипотезе о связи дзета-функции Римана с квантовым хаосом.

В биографических штудиях Дербишир столь же основателен: из книги можно узнать даже об истории наполеоновских войн и реформ Петра I (а как без этого вписать в исторический контекст биографии Гаусса и Эйлера?).

Несмотря на это обилие фактов, язык остаётся лёгким и приятным. Автор часто шутит и подмигивает читателю.

Цитата:

Это очень важный результат, настолько важный, что он называется Теоремой о распределении простых чисел. Это не какая-то там теорема о распределении простых чисел, нет, а Теорема о Распределении Простых Чисел.

Цитата:

Если вы хоть раз сидели в аудитории на лекции по математическому анализу, то у вас, возможно, остались смутные воспоминания о графике, на котором изображены кривая и пересекающая ее в двух точках прямая. «А теперь, — говорит лектор, — если вы будете сдвигать эти точки все ближе друг к другу, то в пределе…» — а остальное вы позабыли.

В целом книга читается легко и приятно. И для тех, кто, как и я, никогда всерьез не интересовался теорией чисел, она довольно познавательна.

[Anton_Peplov]

Автор: Карл Циммер
Название: Живое и неживое. В поисках определения жизни
Жанр: научно-популярная литература
Область: биология

Первый вопрос о любой научно-популярной книге – можно ли ей доверять. Полагаю, что этой книге доверять можно. Правда, Карл Циммер – не биолог, а научный журналист. Но его книги о биологии имеют такое признание, что Циммер получил премию Национальной академии наук США за научную коммуникацию, а Йельский университет назначил его адъюнкт-профессором молекулярной биофизики и биохимии. Чуть ли не каждое утверждение автор снабжает ссылкой на научную статью (поэтому в книге более четырехсот ссылок). Научный редактор русского перевода – Елена Наймарк, доктор биологических наук. Думаю, если в книге и есть ляпы, то незначительные.

Основная тема книги

Основная тема книги, как явствует из ее названия – природа жизни, граница между живым и неживым. Правда, на этот счет Циммер не сообщает почти ничего нового. Все те же признаки живого, которые можно было найти в советских учебниках биологии для десятого класса: метаболизм, гомеостаз, раздражимость, размножение и эволюция. Все тот же спор, являются ли живыми вирусы. Правда, автор называет еще несколько объектов на границе живого и неживого: эритроциты, митохондрии и так далее. Он приводит с десяток разных определений жизни и ссылки на литературу, где их собраны сотни.

А вот основной вывод, который делает Циммер вслед за философом Кэрол Клиланд, показался мне неожиданным и интересным. Он говорит: все наши определения жизни либо слишком широкие, либо слишком узкие, и это не случайно. Мы не можем дать хорошего определения, потому что пытаемся выработать его, исходя из внешних признаков живого. Человечество уже попадало в эту ловушку.

Цитата:

До наступления эпохи современной химии алхимики пытались определить воду примерно тем же способом, которым многие биологи определяют жизнь, – составляя список ее свойств. Вода жидкая, прозрачная, является растворителем для других веществ и т. д. Однако это определение не только не проясняло тайн воды, но и приводило алхимиков к новым затруднениям, когда они обнаруживали, что не вся вода одинакова. Конкретные разновидности воды растворяли конкретные вещества и не растворяли другие. Алхимики стали давать этим «водам» различные названия. Но они попадали в еще большие затруднения, видя, что вода может замерзнуть или выкипеть. Лед и пар не обладают свойствами жидкой воды. Алхимики были вынуждены объявить их совершенно иными субстанциями.

Алхимики не знали об атомах, молекулах и химических элементах. Они не могли дать хорошее определение воды (вещество с химической формулой $\mathrm{H_2O}$), поскольку у них не было для этого нужных знаний и понятий.

Цитата:

В отношении жизни, утверждает исследовательница, мы всё еще алхимики. Мы опираемся на интуицию, определяя, какие объекты живые, а какие неживые и составляя произвольные списки их общих признаков. Мы маскируем наше невежество определениями, которые никогда не ухватывают суть того, что мы пытаемся понять.

Здесь сами собой просятся на язык слова «информация», «самоорганизация», «эмерджентность» и, извините за выражение, «синергетика». Автор произносит из них разве что «информация», и то вскользь: живое обладает памятью, записанная в ДНК информация управляет материей. Но если Клиланд и вторящий ей Циммер правы, то хорошее определение жизни, буде оно вообще возможно, лежит где-то здесь. В науке о том, как взаимодействие простых компонентов порождает сложное поведение. И пока эта наука не достигнет зрелости, до которой еще очень далеко, мы вряд ли разберемся в природе жизни.
Я, кстати, совершенно не исключаю, что деление объектов на живые и неживые в итоге окажется в том же статусе, что и деление веществ на органические и неорганические. То есть – классификации, основанной на устаревших и ошибочных представлениях, рассыпающейся при любой попытке подойти к ней строго, но все же удобной для определенных целей. Впрочем, сейчас никто не может этого знать.

Побочные вопросы

Если вам кажется, что сказанного мало для 370-страничной книги, то вам не кажется. Но автор понимает предмет гораздо шире, нежели «чем живой организм отличается от неживого предмета». Возьмем, например, жизнь человека. Когда она начинается и когда заканчивается? Нет сомнений, что оплодотворенная яйцеклетка живая в том смысле, в котором живут клетки. Но является ли она уже человеком и, следовательно, является ли аборт убийством? Циммер подробно освещает этот старый спор и приводит любопытные сведения. Например, вы знали, что эмбрионы разнояйцевых близнецов могут слиться в один? Нет, получатся не сиамские близнецы (это как раз однояйцевые близнецы, не до конца разделившиеся), а обычный человек, но с двумя геномами. В одних клетках один набор генов, а в других – другой. Биологи называют такие организмы химерами. Если, на чем многие настаивают, оплодотворенная яйцеклетка уже является личностью, получается, что две личности слились в одну?

С тем, когда заканчивается жизнь человека, тоже не все ясно. Уже к середине XX века реаниматология достигла таких успехов, что тела без каких-либо признаков активности мозга могли выживать на искусственной вентиляции легких и внутривенном питании. Правда, в большинстве случаев лишь несколько дней. Но вот в 2013 году у 13-летней Джахи Макмат диагностировали смерть мозга. С юридической и медицинской точки зрения это однозначный критерий смерти человека. Но родители отказались отключать ее от реанимационной аппаратуры. И девочка, которая по всем понятиям юристов и врачей была мертва, продержалась до 2018 года. Все эти пять лет ее юное тело росло. У нее начались менструации. То есть Джахи достигла половой зрелости, будучи мертвой? Возможно, смерть мозга была диагностирована ошибочно, хотя ее как минимум дважды независимо констатировали разные неврологи. А может быть, с нашими критериями смерти что-то не так. Или все так, и «живое тело» не означает «живой человек»? Споры по этому поводу вряд ли скоро закончатся. К слову, несомненный плюс книги Циммера в том, что она была написана в 2021 году, так что автор имеет возможность ссылаться на самые свежие, как сейчас говорят, кейсы.

Конечно, в такой книге нельзя было обойти стороной засыпающих на зиму летучих мышей и выдерживающих замораживание в жидком азоте тихоходок. Касается Циммер и абиогенеза: опыты Миллера, РНК-мир и так далее. Правда, куда подробнее об этом можно почитать в замечательной книге М. Никитина «Происхождение жизни: от туманности до клетки».

Без традиционных для научпопа экскурсов в историю биологии тоже не обошлось. Вам что-нибудь говорит название «батибиус»? А в середине XIX века оно гремело. Биологи, и прежде всего Гексли, были уверены, что открыли организм, самозарождающийся из неживой материи. Из океана по всему миру вылавливались образцы того, что считалось протоплазмой батибиуса, сплошь покрывающей морское дно. Правда, химики довольно скоро разобрались, что тут к чему, и Гексли, как настоящий ученый и джентльмен, признал свою ошибку. Циммер избегает греха, свойственного многим популяризаторам – взгляда на историю науки как на лишенный ошибок и заблуждений путь от одного великого открытия к другому.

Еще одна тема, которую поднимает автор – интуитивное распознавание живого. Безо всякой науки люди понимают, что червяк живой, а камень – нет. Как при этом работает наш мозг? На какие признаки он опирается? А понимают ли наши родичи обезьяны, что одна из них умерла? О, про это есть целая наука – танатология приматов. И ее Циммер тоже бегло касается. В конце концов, откуда мы знаем, что живы сами? Автор приводит удивительные факты о синдроме Котара – состоянии, когда пациент считает себя мертвым, и никакие рациональные аргументы на него не действуют. К разгадке неврологического механизма этой болезни ученые подобрались только в 2013 году, когда пациентка с синдромом Котара впервые попала в МРТ-сканер.

В общем, книга полна любопытных, а иногда и поразительных фактов. Правда, хватает в ней и лирических отступлений о том, как Циммер спускался в пещеру к летучим мышам, кормил питонов или делал еще что-нибудь с очередным интервьюируемым биологом. Для меня научпоп прежде всего источник информации, так что эти вставки несколько раздражали. С другой стороны, они оживляют книгу и, наверное, дают отдохнуть непривычному к плотным текстам читателю. И нельзя сказать, что они совершенно бесполезны: из одной из них можно узнать, например, как на практике выглядит эксперимент в микробиологической лаборатории.

В общем и целом, я прочел эту книгу с интересом и удовольствием. Хотя она скорее для новичков, со школьной скамьи не читавших ничего биологического, но и с моим неплохим для дилетанта бэкграундом книга оказалась небесполезной.

[Утундрий]

Домучил "Экономика. Как она работает (и не работает)" Майкла Гудвина (иллюстрации Дена Бурра).

Краткое резюме: Люди постоянно творят полную дичь и ни одно из правительств ни одной из стран никогда не вело себя адекватно, ну, разве только случайно.

Рекомендую ли к прочтению? Да. Картинки прикольные.

[Anton_Peplov]

Автор: Николай Кукушкин
Название: Хлопок одной ладонью. Как неживая природа породила человеческий разум
Жанр: научно-популярная литература
Область: эволюционная биология, палеонтология, нейробиология
Год: 2020

О чем эта книга и кто ее автор

Николай Кукушкин – биолог, действующий ученый (специалист по молекулярным механизмам памяти) и преподаватель. Книга во многом выросла из курса Life Science, который автор читал в Нью-Йоркском университете. Дать студентам представление о биологии за один семестр – непростая задача. Нужно выделить самое главное и связать его в стройную и понятную картину, не увязая в тонкостях биохимии, формулах цветка и перечнях черепных костей. А там уже полшага до написания книг вроде этой. Автор окидывает жизнь взглядом сверху, видя поразительное сходство в самых разных, на первых взгляд, явлениях.

Цитата:

На заре жизни на Земле сообщества генов, плавающих по гидротермальным источникам, формализовали свои общественные отношения, изолировав «свои» гены от «чужих» в пределах замкнутой капсулы, то есть клетки. Миллиарды лет спустя уже сами клетки формализовали свои общественные отношения, изолировав «свое» пространство от «чужого» замкнутым эпителием, что положило начало многоклеточным животным. В кайнозойскую же эру животные, а именно приматы, точно так же формализовали свои общественные отношения искусственной границей, изолировав «своих» от «чужих» в собственном сознании.

Впрочем, Кукушкин не ставит себе целью написать историю всей биосферы. «Хлопок одной ладонью» – это книга о происхождении человека. Но не «от обезьяны», а от первых самовоспроизводящихся молекул. Цель ее автор обрисовывает так:

Цитата:

Современный научный мир поделен на дисциплины таким образом, что в нем почти не встречаются люди, одновременно знакомые с приматологией и физической химией, с когнитивной нейробиологией и эволюционной ботаникой, с лингвистикой и клеточной биологией. Типичную книгу про человека пишет антрополог или историк, оставляя учебникам все «естественнонаучное». Типичную книгу про молекулы и клетки пишет биолог, оставляя все «гуманитарное» на внеклассное чтение. Я вовсе не претендую на владение всеми этими областями знания. В большинстве из них я просто увлеченный любитель, и мои описания, скажем, динозавров или лингвистики Хомского в высшей степени поверхностны. Но задачей этой книги было рассказать про человека не с одной точки зрения нейробиолога или биохимика, а с точки зрения природы, то есть со всех точек зрения одновременно.

Линия жизни

Первая часть книги (главы 1–4) посвящена двум вещам. Во-первых, азам биохимии и эволюционной биологии. А во-вторых, истории жизни с момента ее зарождения до появления первых животных.

Каждый автор научно-популярной книги сталкивается с проблемой: он не знает, какие тексты по этой теме читатель прочел и помнит. На всякий случай нужно считать, что никаких, и заново объяснить азы. Да-да, снова нуклеиновые кислоты, гены, аппарат Миллера, мир РНК и «наследственность + изменчивость + отбор = эволюция». Первые три главы я откровенно скучал. Все это уже сто раз разжевано, что не в школе, то в книгах Докинза, Маркова и т.д., сколько можно?

Однако четвертая глава и вся вторая часть (главы 5-8) куда интереснее. Здесь Кукушкин описывает главные развилки древа жизни, ведущие к появлению человека. И последовательнее и настойчивее, чем любой известный мне популяризатор, отвечает на вопросы «почему это произошло» и «какие препятствия надо было преодолеть».

Например, какие преимущества давал оксигенный фотосинтез по сравнению с аноксигенным? Да такие, что он требует только воды и углекислого газа. Больше не надо зависеть от редких веществ вроде сероводорода: где есть вода, углекислый газ и свет, там будет жизнь. Что пришлось сделать для его освоения? Всего-то соорудить фотосистему II – гигантскую биохимическую машину для разрывания одной из самых прочных молекул во Вселенной. И так полкниги. Откуда взялась эукариотическая клетка? Как мы получили диплоидный набор хромосом? Какие преимущества дает желудочная полость? Почему 99% видов животных обладает не только ртом, но и, простите, анальным отверстием? Что понадобилось растениям на суше? А животным? Почему позвоночные там вымахали такими большими, а беспозвоночные остались маленькими? Как существование под пятой динозавров сделало наших предков теплокровными (ладно-ладно, зануды, гомойотермными)? На кой черт мелкому насекомоядному зверьку кора больших полушарий? Почему наши мезозойские предки изобрели живорождение, и как отношения с детенышами стали прообразом всей нашей социальности? Зачем первые приматы сбивались в группы, и как это запустило взрывную эволюцию мозга?

Книга Кукушкина отвечает на вопрос, откуда мы взялись и почему мы такие, какие есть. Она дает восприятию сегодняшнего дня четвертое измерение, вписывает его в контекст почти космического масштаба. Обнимая своих родных, непривычно думать, что твоя нежность – следствие того, что когда-то яйца млекопитающих (гусары, молчать!) слишком остывали за ночь. Хотя, конечно, все это лишь реконструкции, и для многих событий есть больше одного правдоподобного сценария (что автор честно указывает).

Мир в голове

Третья часть книги (главы 9 – 12) – хорошее научно-популярное изложение основ нейробиологии. Нервная клетка, механизмы обучения и памяти, распознавание образов и так далее. Некоторые темы – например, работа коры больших полушарий – освещены значительно лучше, чем в любой из семи (!) хороших научно-популярных книг о мозге, которые я прочел до «Хлопка».

Этот рассказ связан с предыдущим изложением довольно тонкой нитью, но все-таки связан. Так, рассказывая о системе вознаграждения, автор обстоятельно отвечает на вопрос, которым задавался еще Будда: почему человек никогда не бывает удовлетворен надолго? Почему любое удовольствие со временем становится пресным, почему всегда хочется большего, чем у нас есть? Так уж устроена наша коварная дофаминовая система, отвечает автор. А почему она устроена именно так? А вот почему:

Цитата:

Нашим предкам была нужна система усиленного запоминания приятных неожиданностей, и под эту роль был приспособлен дофамин, который превращает эти неожиданности в ожидания. Древние животные не могли себе позволить довольствоваться приятными неожиданностями: любой источник пищи рано или поздно закончится, любая среда рано или поздно изменится. В эволюции побеждали те из них, кому дофамина все время не хватало, которых мучили воспоминания о приятном, потому что они никогда не стояли на месте и в итоге достигали большего. Что же касается душевного спокойствия, то без него вполне можно было жить.

Язык и мышление: рабство или братство?

Отдельного внимания заслуживает рассказ Кукушкина о языке, который он вслед за многими авторитетами считает главным отличием человека от других животных. Из книги можно узнать об идеях Хомского, что все мы рождаемся с универсальной грамматикой в голове. И теории Уорфа, что мышление определяется родным языком, так что сколько языков – столько мышлений. А еще, например, об удивительном языке народа пирахан и об уникальном случае, когда язык, пусть и жестовый, самозародился на глазах исследователей. Автор старательно подчеркивает, что сам он не лингвист, так что его мнение недорого стоит. Сделав эту оговорку, Кукушкин не стесняется спорить с титаном Хомским и предлагать свои гипотезы – например, увязывать закономерности языка с общими законами работы коры больших полушарий.

Особо отмечу, что автор вовсю пользуется концепцией мемов (разумеется, в исходном докинзовском смысле, а не в смысле смешных картинок в соцсетях). Кукушкин – биолог, и, может быть, поэтому ему симпатична и близка мысль биолога Докинза о естественном отборе среди идей. В науках о культуре и мышлении она давно вышла из моды, поскольку так и не дала никаких конкретных результатов, одни лишь туманные аналогии и громкие обещания. Впрочем, это совсем другая история.

Вместо заключения

Старательно вписав человека в контекст живой и даже неживой природы, Кукушкин заканчивает на оптимистической ноте:

Цитата:

В истории климат менялся много раз, а массовые вымирания, в том числе и по вине живых организмов («кислородный холокост»), происходили с завидной регулярностью. Единственное отличие в нашем случае – это то, что кто-то хотя бы немного задумывается о будущем и пытается что-то предотвратить. Да, большинству людей сложно увидеть в своих действиях причину изменения чего-то настолько глобального и неосязаемого, как климат. Но до человека никто даже не мог подумать о таком понятии, как «климат». Да, люди подвержены жадности и агрессии. Но, если бы муравьи обладали хотя бы десятой долей наших ресурсов, они бы превратили всю планету в радиоактивную пустыню, не оставив и камня на камне.

Человек – это такое же животное, как и они. Но это животное, которому не все равно. И этим, по-моему, можно гордиться.

Гордиться или нет – вопрос вкуса, но этой мысли не откажешь в некоторой элегантности.

И, конечно, нельзя не отметить живой язык автора и его великолепный юмор. Вот несколько примеров:

Цитата:

Типичный зоолог, как я уже объяснил, проводит утро, вращая перед студентами симметриями и полостями червей и медуз, а остаток дня в баталиях на тему кембрийского взрыва с коллегами.

Цитата:

Эта самая иностранцевия, конечно, названа в честь русского геолога А. А. Иностранцева, а геологические периоды обычно названы по месту раскопок, но, согласитесь, сложно не увидеть драмы народов в соперничестве иностранцевии и православлевии в позднетатарскую эпоху.

Цитата:

Первую скрипку в темновой фазе фотосинтеза играет белок с красивым названием Рубиско (можно, конечно, и «рибулозобисфосфаткарбоксилаза», но это звучит так, как будто трактор не заводится).

Книга читается как роман, и я получил от нее массу удовольствия.

[schekn]

"Жизнь и шахматы. Моя биография"
автор : Анатолий Карпов
2022
жанр : биографический.

Прочитал книгу Карпова "Жизнь и шахматы. Моя биография".
Очень интересная книга, основанная на фактах. Читается отлично. Я думал, что Карпов апологет советской системы.
Ну так оно и есть, но судя по всему он активно сражался с нашей бюрократией ( кроме спец карательных органов).
Он резко критикует министра спорта СССР Грамова. Выразил сомнения в компетентности нашего идеолога перестройки Александра Яковлева.
(Хотя мне на тот момент он показался активной и положительной фигурой в перемене идеологии. Сейчас это кажется не так очевидно.)
Карпов фактически обвиняет Илюмжинова в организации криминального сообщества.
Очень интересны его воспоминания , когда он приезжал в Элисту с охраной из чеченских боевиков в конце 90-х.
Ну и наконец , его вклад в организацию сеансов одновременной игры в колониях, от фонда мира. И организации шахматных клубов в разных странах
от своего имени.
Ну и многое другое, чего вкратце не расскажешь.

[Anton_Peplov]

Автор: Умберто Эко
Название: Средние века уже начались
Жанр: аналитическая статья, эссе
Область: культурология

Статья Эко появилась в ответ на книгу «Ближайшее средневековое будущее» (Роберто Вакка, 1973 г.). Как явствует из названия, Вакка предрекает наступление нового Средневековья. В частности, Вакка предлагает сценарий перехода к Средневековью в результате небольшой техногенной катастрофы, вызывающей лавину последствий по принципу «потому что в кузнице не было гвоздя». Под тегом привожу этот плод фантазии Вакки в изложении Эко.

(Все началось с дорожной пробки)

Представим себе такую картину: однажды в Соединенных Штатах из-за автомобильной пробки и аварии на железной дороге сменный персонал аэропорта не попадет к месту работы. К диспетчерам не придет замена, их переутомление приведет к стрессу, и по их вине произойдет столкновение двух реактивных лайнеров, которые упадут на высоковольтную линию передач; в следствии этого усилится напряжение на других и без того перегруженных линиях, и произойдет полное выключение электроэнергии, подобное тому, которое имело место в Нью-Йорке несколько лет назад. Только на этот раз авария будет значительнее и продлится несколько дней. Поскольку погода снежная, а дороги остаются нерасчищенными, образуются чудовищные скопления автомобилей; в офисах для обогрева жгут костры, и от этого вспыхивают пожары, до которых пожарные не могут добраться, а значит, не могут погасить. Под натиском пятидесяти миллионов разъяренных людей, которые пытаются по очереди дозвониться друг до друга, выходит из строя телефонная сеть. Вдоль дорог начинают двигаться пешие процессии, оставляя за собой на снегу мертвых.
Лишенные каких бы то ни было средств к существованию, путники пытаются захватить чужое жилье и продукты питания; десятки миллионов единиц огнестрельного оружия, проданные в Америке, начинают стрелять, вооруженные силы захватывают власть, но и сами становятся жертвами всеобщего паралича. Супермаркеты грабят, в домах кончаются запасы свечей, растет число умирающих в больницах от холода, голода и истощения. Когда через несколько недель будет с трудом восстановлен нормальный порядок, миллионы трупов в городах и сельской местности станут источником эпидемии, принеся бедствия, равные по масштабам эпидемии черной чумы, унесшей в XIV веке две трети населения Европы. Снова появятся психозы «распространителя заразы», и утвердится новый маккартизм, еще более жестокий, чем раньше. Наступит кризис политического устройства, которое распадется на несколько автономных подсистем, независимых от центральной власти, с собственными наемными войсками и автономным судопроизводством. Кризис будет становиться все более и более обширным; преодолевать его будет легче жителям неразвитых областей, подготовленным к жизни и конкуренции в примитивных условиях, начнутся крупные миграции, которые приведут к слиянию и смешению рас, появлению и распространению новых идеологий. Когда сила закона не будет признаваться, а все документы будут уничтожены, собственность будет опираться только на «право обычая»; с другой стороны, скорый упадок приведет к тому, что города будут состоять вперемешку из развалин и годных для жилья домов, где поселятся те, кто сумеет захватить их; а местные власти мелкого масштаба смогут сохранить хоть какую-то власть, лишь построив крепостные стены и укрепления. Тогда мы окажемся уже полностью в феодальной системе, союзы между местными властями будут опираться на компромисс, а не на закон, взаимоотношения отдельных людей будут основываться на агрессии, на дружеских союзах или союзах по принципу общности интересов, вновь возродятся примитивные обычаи гостеприимства. Перед лицом такой перспективы, говорит нам Вакка, остается только подумать о том, чтобы запланировать создание аналога монашеских общин, которые уже сегодня учились бы поддерживать и передавать в обстановке такого упадка научные и технические знания, необходимые для возрождения. Как организовать сохранение этих знаний, как избежать их искажения в процессе передачи и не используют ли их некоторые из таких общин для получения особой власти,- эти и другие проблемы обсуждаются в заключительных (во многом спорных) главах «Ближайшего средневекового будущего».

Этот сценарий совершенно смехотворен. Сеньор Вакка как будто не в курсе событий 1914 - 1920 гг. Первая мировая, «испанка», революции и гражданские войны нагромоздили не меньше трупов и хаоса, чем в фантазиях Вакки. Однако никакого отката к средневековым общественным формам не произошло. Тем не менее и Эко называет этот постапокалиптический фантазм «весьма убедительным футуристическим сценарием». Поразительно короткая память для историка.

В чем медиевист Эко не соглашается с Ваккой, так это в том, что средневековое общество так уж сильно отличалось от современного. Эко стремится выявить социальные, политические и культурные параллели между Средневековьем и концом XX века. Он выдает на-гора список из более чем десятка сходных черт во всех сферах, от политики до эстетики. К чести автора, он оговаривается, что это интеллектуальная игра, но «но никто никогда не говорил всерьез, что игры бесполезны».

С некоторыми его наблюдениями легко согласиться, особенно в части децентрализации социальных институтов (эти тенденции, впрочем, куда лучше проанализированы Тоффлером). Большая же часть выглядит натягиванием совы на глобус. Самый яркий пример - сопоставление современных авиапассажиров со средневековыми пилигримами.

Главная проблема анализа Эко – даже не отсутствие цифр (с цифрами в медиевистике вообще туго ввиду скудности источников). Куда хуже почти полное отсутствие сравнения диады «Средневековье - XX век» с другими эпохами. Мало заметить, что ночные улицы опасны сейчас и были опасны в Средневековье. Нужно еще продемонстрировать, что, скажем, в XVIII-XIX вв. они были безопаснее, а вот это как раз сомнительное утверждение. В результате тезис «XX век похож на Средние века» по многим пунктам списка, вполне возможно, стоит заменить на «XX век все еще чем-то похож на Средние века, но меньше, чем любая другая эпоха». Как говорят литературоведы, все похоже на все, так что наличию какого-никакого сходства удивляться не приходится.

Итого, отдавая должное эрудиции автора, не могу считать его текст чем-то большим чем игра в бисер. И хоть Эко и поставил галочку «отказ от ответственности», мне кажется, сам он не вполне понимал главную логическую ошибку своих сопоставлений. По крайней мере, в тексте из без малого семи тысяч слов он мог бы и обмолвиться о ней хоть словечком.

[EUgeneUS]

Anton_Peplov в сообщении #1624810 писал(а):

Статья Эко появилась в ответ на книгу «Ближайшее средневековое будущее» (Роберто Вакка, 1973 г.). Как явствует из названия, Вакка предрекает наступление нового Средневековья.

Судя по пересказу, это творческое развитие тезиса, что если бы программисты занимались строительством, то случайно залетевший дятел мог бы разрушить цивилизацию.