А ведь знаете, я тоже умею диагнозы ставить.
Есть борьба идей, мнений, а есть личностные наезды.
А есть простые факты.
Которые состоят в том, что в статье Эйнштейна 1905 года была научная новизна, не охваченная работами Пуанкаре 1905-1906 года.
Ну а "в смысле Минковского" вообще появилось, извините, у Минковского в 1908 году.
Очень много исторического фричества имеет природу, смешанную из конспирологии и культа личности:
- все заслуги приписываются какой-то фигуре "второго плана", хотя всё-таки имеющей какую-то известность;
- заявляется, что они были замолчаны неким "заговором молчания".
Это всё результаты
гуманитарной неграмотности, поскольку в реальности:
- процессы исторического развития сложны, не сосредоточены в одном месте, времени и в одной личности;
- достижения чаще всего складываются из множества вкладов многих людей.
И разумеется, "заговоры молчания" практически невозможны.
Кроме "Пуанкаре-фричества", бывают ещё: "Лоренц-фричество", "Гильберт-фричество" (в области СТО и ОТО), "Тесла-фричество", "Герц-фричество" (в электромагнетизме), и т. д. и т. п. Например, Арнольд проповедовал (и возможно, сам выдумал) "Гук-фричество", в котором приписывал достижения Ньютона Гуку. Включая те, которые вообще не принадлежат Ньютону, а носят его имя по другим причинам.
Так вот, на Западе, который так нынче непопулярен в России в силу сложившейся международной обстановки, существует старая традиция. Человек может иметь свое мнение, отличающееся от мнения большинства. И при этом диагнозов никто не ставит.
Ага. "На Западе" есть. А в науке - нет. В науке ситуация несколько иная, которая лучше всего описана вот в этом выступлении:
Pечь А. А. Зализняка на церемонии вручения ему литературной премии Александра Солженицынаhttp://elementy.ru/lib/430463/430464Цитата:
Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:
1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.
2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.
Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:
1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).
2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.
Это поветрие — уже не чисто российское, оно ощущается и во всём западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума.
Источники этих ныне модных положений ясны:
действительно, существуют аспекты мироустройства, где истина скрыта и, быть может, недостижима;
действительно, бывают случаи, когда непрофессионал оказывается прав, а все профессионалы заблуждаются.
Капитальный сдвиг состоит в том, что эти ситуации воспринимаются не как редкие и исключительные, каковы они в действительности, а как всеобщие и обычные.
И огромной силы стимулом к их принятию и уверованию в них служит их психологическая выгодность. Если все мнения равноправны, то я могу сесть и немедленно отправить и мое мнение в Интернет, не затрудняя себя многолетним учением и трудоемким знакомством с тем, что уже знают по данному поводу те, кто посвятил этому долгие годы исследования.
Психологическая выгодность здесь не только для пишущего, но в не меньшей степени для значительной части читающих: сенсационное опровержение того, что еще вчера считалось общепринятой истиной, освобождает их от ощущения собственной недостаточной образованности, в один ход ставит их выше тех, кто корпел над изучением соответствующей традиционной премудрости, которая, как они теперь узнали, ничего не стоит.
От признания того, что не существует истины в некоем глубоком философском вопросе, совершается переход к тому, что не существует истины ни в чём, скажем, в том, что в 1914 году началась Первая мировая война. И вот мы уже читаем, например, что никогда не было Ивана Грозного или что Батый — это Иван Калита. И что много страшнее, прискорбно большое количество людей принимает подобные новости охотно.
А нынешние средства массовой информации, увы, оказываются первыми союзниками в распространении подобной дилетантской чепухи, потому что они говорят и пишут в первую очередь то, что должно производить впечатление на массового зрителя и слушателя и импонировать ему, — следовательно, самое броское и сенсационное, а отнюдь не самое серьезное и надежное.
Я не испытываю особого оптимизма относительно того, что вектор этого движения каким-то образом переменится и положение само собой исправится. По-видимому, те, кто осознаёт ценность истины и разлагающую силу дилетантства и шарлатанства и пытается этой силе сопротивляться, будут и дальше оказываться в трудном положении плывущих против течения. Но надежда на то, что всегда будут находиться и те, кто все-таки будет это делать.
Вы так и не ответили на довольно простой вопрос. А что такое новое привнес Эйнштейн в СТО, чего не было до него?
Об этом я с вами буду говорить не раньше, чем вы откроете сборник Тяпкина, и прочитаете статьи Лоренца 1904 года, Эйнштейна 1905 и Пуанкаре 1906. Лично, с начала и до конца, заново, без отговорок, что вы 50 лет назад их уже читали.
И, кстати, поезжайте во Францию и спросите, кто отец СТО.
Прямо так на улице? Прохожие, конечно, разбираются в этом лучше всего!
У СТО
нет отца.
И чем так провинился Понтрягин перед известной публикой? Тем что наконец добился издания работ Пуанкаре на русском, и все увидел, что король то голый?
Если он только издал работы Пуанкаре, это хорошо. Это замечательно.
Но вот если он подразумевал, что "король-то голый" - это плохо. Потому что обман, но вот Понтрягину все верят.
